Хочу сразу подчеркнуть, что для меня тюремное заключение не оказалось неожиданным. Многие ребята, которые проходили по нашему делу, оказались в ситуации неожиданного ареста: приходят за ним в пять утра – он растерян, подавлен. Мне было проще, я готовился к тому, что меня ждет. И до этого уголовного дела я в душе понимал, что моя жесткая критическая позиция по отношению к государственной политике в целом и к конкретным лицам во власти в частности не приветствуется. Потому что власть у нас сегодня авторитарная, нацеленная на обеспечение интересов крупного бизнеса, олигархического капитала, и те люди, которые пытаются как-то изменить этот порядок, изменить курс развития страны, по крайней мере призывающие к этому, они сильно мешают. Они опасны. Тем более когда начинаются какие-то массовые народные выступления, как было в 2011–2012 годах. Это был низовой протест, стихийный, гражданское недовольство теми нарушениями на выборах, которые мы тогда наблюдали.
Поэтому в целом, как у нас в определенных кругах принято выражаться, за свой «образ жизни» я ожидал чего-то подобного. Хорошо это или плохо, но сегодня, если человек идет в оппозиционную деятельность, тем более если он считает себя коммунистом, он должен понимать, что, если его деятельность будет представлять хоть какую-то опасность для системы, ему надо быть готовым ко всему. Таких бесстрашных людей нам сейчас не хватает. Многие поигрались в оппозицию – и разбежались. Но, чтобы добиться серьезного результата на рубеже столетия великой революции, изучая опыт большевиков, пример Ленина, надо настраиваться на серьезные испытания… Я и до этого понимал: если иду по этой дороге, то могут возникнуть проблемы. Поэтому здесь самое главное – глубина и крепость твоих убеждений. Если твое увлечение «революционной борьбой» поверхностно, если твоя оппозиционность – это попытка урвать для себя какие-то блага под прикрытием общих интересов, тогда тяжело. Тогда появляется соблазн «покаяться», «перековаться». И в нашем деле были такие люди, которые из себя ранее изображали бойцов за народные интересы. А в сложной ситуации уголовного преследования (хотя это не были какие-то пытки, «высшая мера» не грозила и сверхгероизма не требовалось) быстро отказывались от своих взглядов.
На приговор я шел, понимая, что будут реальные сроки. Мне некоторые «доброжелатели» предлагали сбежать из России… Кстати, когда меня взяли под домашний арест, когда проходили первичные обыски, мне даже мой загранпаспорт оставили на руках. Я это расценил как намек: если, мол, ты отсюда уберешься, мы будем рады, не будем возражать. Я это понимал. Но, проанализировав ситуацию, принял решение: обязательно оставаться здесь. Во-первых, нас ведь обвиняли в связях с иностранными спецслужбами. Мой побег выглядел бы как косвенное признание. Во-вторых, моим принципам противоречило скрываться, убегать. Я принял решение пройти свой путь, быть честным перед самим собой. Поэтому мой заход в тюрьму в моральном плане был легче, чем у многих других.
* * *
Конечно, тюрьма и колония – это места очень мрачные, негативные по своей энергетике. Там тысячи людей, каждый со своей бедой, со своей проблемой. И проблемы там нарастают как снежный ком. И твое уголовное дело, и проблемы со здоровьем, и проблемы в семье… Человек очень переживает, часто выплескивает чувства на окружающих. Даже если сдерживается, он угнетен. Энергетическое пространство там очень тяжелое. Поэтому если ты разумно оцениваешь происходящее, верен своим принципам, то это тебя в тюремной обстановке сильно поддерживает. Если же нет уверенности в своей правоте, то человека начинает «ломать». Особенно это касается заключенных по так называемым политическим статьям. Кстати, это чувствуют и сотрудники тюремной администрации, поэтому колеблющихся и сомневающихся начинают «обрабатывать» в плане покаяния и признания своей вины.
Несколько слов о системе ФСИН. Формально это называется «уголовно-исправительная система», но исправлением там занимаются очень слабо. Охраняют, обеспечивают скромные удобства – да. Не могу судить обо всех исправительных учреждениях, говорю только о тех, где я был. Многое, конечно, зависит от конкретной администрации. Сейчас все эти колонии брошены в рыночное пространство. Государство, с одной стороны, говорит: надо исправлять человека. Это правильно, ведь зачастую в колонию попадают асоциальные элементы, не привыкшие трудиться, отвечать за себя, не умеющие ничего делать, кроме воровства. Их надо учить, дать шанс исправиться. Но рабочих мест мало, а порой и вообще нет, зарплаты крайне низкие.
Например, в колонии, где я отбывал наказание (в Тамбовской области), на 1500 заключенных было всего около 300 рабочих мест, и это еще неплохой баланс. Ведь как происходит на практике. Предположим, нашел начальник колонии какого-то заказчика, но нужны деньги, чтобы запустить производственный процесс, а производство, как правило, развалено. Администрация предпочитает не вкладываться, а использовать до упора старое оборудование. И в большинстве случаев заказчик отказывается от вложений, а люди сидят без работы, варятся в собственном соку, постепенно деградируют. Государственного заказа на продукцию, производимую заключенными, почти нет. Получается замкнутый круг – вместо исправления люди пропитываются тюремной субкультурой, отвыкают от нормальной жизни, после освобождения их социальной поддержкой никто не занимается, поэтому они вновь идут на преступление и возвращаются в тюрьмы.
А что касается нашего брата – политических заключенных, администрация старается их «перевоспитывать», обрабатывать, как-то ломать их убеждения. Чтобы человек, выйдя на свободу, уже ничем подобным не занимался. Естественно, если ты прогибаешься, тебя больше будут грузить такой тематикой – возможно, призывать к сотрудничеству.
Были попытки и на меня оказывать давление, хотели покаяние получить, предлагали мне дать интервью центральному телеканалу: заблуждался, мол, был не прав, политика в нашем государстве выправляется… Меня сажали в штрафной изолятор – местные обитатели называют это «кича». Маленькая комнатка: три шага – в одну сторону, три – в другую. Там лежать невозможно, сидеть сложно, очень холодно. Условия, уже близкие к пыточным. Меня принуждали: или покайся, или ухудшим твое состояние. Правила внутреннего распорядка настолько жесткие, что позволяют «дожимать». В карцере мне приходилось объявлять голодовки.
В целом, да, колония – очень мрачное место. Есть случаи и физического насилия, хотя со мной лично такого не происходило. Наверное, из-за внимания со стороны общественности, правозащитных организаций, политических партий, в частности КПРФ. Когда контроля с воли нет, тогда может и беспредел начаться.
Сегодня в тюремную систему уже проникли современные технологии. Вся территория просматривается. Сотрудники ходят с видеорегистраторами. Ну, опять же, правила распространяются не на всех. Администрация понимает: если всех заставлять выполнять правила, то могут и бунты начаться. К тому же там разные люди содержатся. Есть «черная кость» – воровская, блатная сторона, которая вообще режим отрицает. Поэтому если кого-то конкретно (кто не нравится администрации или на кого есть заказ «сверху») нужно подловить на нарушении режима содержания, то включается вся техника, все уловки. А на остальных закрывают глаза. То есть строгость закона, как и везде у нас, компенсируется необязательностью его исполнения.
Также характерна для наших тюрем и колоний тотальная «коммерциализация». Даже в нашей колонии были привилегированные бараки (официально их называют общежитиями). В основном это старые здания 60–70-х годов постройки, ремонт делается за счет самих заключенных. Конечно, выделяется какое-то государственное финансирование. Но повсеместно, как мне рассказывали заключенные из других колоний, администрация объявляет сборы с зэков – в обмен на возможность досрочного освобождения или на создание более комфортных условий содержания. Особенно любят доить бывших чиновников, бизнесменов, банкиров, которые там сидят. Они – как удачная добыча. Их сразу окружают вниманием – и администрация, и блатные.
Тюрьма – это определенный срез общества. Произошла в стране коммерциализация всех социальных сфер – образования, медицины и т.д. То же в тюрьме. За деньги можно получить практически всё. Хотя администрация тут старается действовать аккуратно, чтобы не подставляться. Просто создают такие условия, что заключенный сам предложит свои «услуги».
В этом плане мне повезло: резонансное дело и внимание со стороны общественности заставляют администрацию держать себя в рамках закона. По отношению к другим заключенным бывает и не так «культурно».
В целом, думаю, мое нахождение в колонии было и на пользу каким-то заключенным, потому что меньше было эксцессов со стороны властей. Где-то первое время было недовольство со стороны некоторых арестантов, что их часто проверяют. У нас не было конфликтов, но я понимал, что это из-за меня. Однако очень быстро с большинством заключенных у меня сложились добрые, даже товарищеские отношения.
* * *
Знали ли они о сути нашего дела? Определенная информация у большинства о «болотном деле», конечно, была. Но есть среди зэков и совсем темные люди. В Тамбовской области сидит много местной молодежи – кто-то из них действительно оступился; кого-то для статистики «закрыли» за незначительное преступление. Заметно: среди молодежи уровень образования очень низкий. Они ничего не читают, смотрят в интернете только какие-то картинки, видики… Некоторые даже писать почти не умеют.
Надо сразу сказать: официально все средства связи в колонии запрещены, но окольными путями и при помощи денег связь получить можно. За деньги можно стать и «вип-зэком». Это удается прежде всего «коммерсантам», которые даже не скрывают: да, мол, украл, на свободе остались деньги, которые не нашли… И к нему липнут. Такой психотип человека легко даже по блеску в глазах определить… Все рассказывают, что их подставили, что был рейдерский захват. А смотришь их дела и понимаешь: всё у них не так просто.
У меня юридическое образование, поэтому ко мне многие обращались, чтобы какую-нибудь жалобу помог составить. Юридические услуги там очень востребованы. Иные даже не знают, по какой статье они признания дают… Читая некоторые дела, сталкивался с тем, что люди берут на себя чужую вину, совершенно не разбираясь. Есть такая практика: особый порядок судебного разбирательства. С одной стороны, это разумно – зачем затягивать дело, если человек во всем сознался? Но часто такой порядок начинают использовать против человека. Предлагают конфетку: будет, мол, маленький срок, только признайся. А срок в итоге получается немаленький…
Вообще, система так выстроена, что нередко сажают не за преступление, а за образ жизни – доказательная база зачастую слабая. Все это и объясняет, почему доверие к правосудию очень низкое.
Обобщая все сказанное, еще раз повторю, что мне помогли в тюрьме не впасть в уныние мои убеждения, ну и поддержка с воли, конечно. А так в тюрьме постепенно уничтожается самостоятельная личность. С одной стороны, там строгий распорядок, все по режиму – думать почти ни о чем не надо. Но теряется инициатива, убиваются мысли о будущем. Поэтому люди, которые долго сидели, не могут потом сориентироваться на воле. Даже я, просидев совсем немного, выйдя, чувствовал первые дни и даже сегодня чувствую какой-то диссонанс. Сложно перестаиваться на другой ритм жизни.
* * *
Когда я находился в заключении, то определенный объем информации с воли до меня доходил. В библиотеку я заглядывал часто, наладил хорошие отношения с местным библиотекарем. Даже находил газету местных коммунистов. Так что, если кто-то хочет найти информацию, он ее найдет.
Первые мои впечатления на воле – банально бытовые: поразила дороговизна. Я знал, что все подорожало, но не ожидал, что настолько. Притом что доходы людей не выросли. Изменяется Москва. Да, бросается пыль в глаза насчет благоустройства. В некоторых местах сделано все красиво, но понимаешь, какой ценой это дается, задумываешься, в ущерб каким первостепенным нуждам это делается, зачем по нескольку раз перекладывать асфальт.
Вот я вернулся, мне было легче входить в жизнь. У меня: семья – жена и дети, друзья. Без куска хлеба не оставят. А ведь большинство заключенных выходят в никуда. Они отвыкли от нормальной жизни, государство о них не заботится. Поэтому огромный процент рецидива – возврата в колонию. Сейчас общаемся по телефону с бывшими заключенными – у большинства проблема именно с трудоустройством. Это же миллионы людей – если иметь в виду смену на нарах, им некуда податься. С судимостью на хорошую работу не попадешь. Получается тупиковая ситуация – люди обратно возвращаются в тюрьму. Бесконечный круговорот. Это же дополнительная нагрузка на государство, искалеченные семьи, дети страдают. А что для перевоспитания предложат в колонии? Включили американский фильм ужасов – вот и воспитание! Правда, когда приезжает проверка, фильмы включают советские. Про войну или комедии. Как только комиссия уехала, то потрафляют «вкусам». А вкусы там какие? Чем больше крови и насилия в фильме – тем интереснее. Поэтому у нас там даже была определенная борьба, какие передачи смотреть по телевизору.
Мне приговор вынесли в 2014 году. В ту пору развивались крымские события. Тогда и у меня лично присутствовал душевный подъем, прилив патриотического настроения. И левые силы, в том числе коммунистические организации, озвучивали этот посыл к власти. С учетом настроения в народе возник запрос на левый поворот в политике государства. Да, была такая возможность. Но сейчас очевидно, что шанс вновь был упущен. И наблюдая, как развиваются дела на Донбассе, сознаешь: вся эта вялотекущая ситуация изменила настроение людей. Видно, что власти не решились на такой поворот к народу, предпринимаемые шаги – всё в интересах олигархии, капитала. Видимо, «капиталистический интернационал» не позволяет нашей власти или она сама не хочет отказаться от антисоциального курса.
Еще заметнее в обществе проявляется поляризация. Есть патриотический настрой, а есть вызывающее проявление прозападных настроений, чуть ли не ожидание, чтобы натовские войска ввели – лишь бы они убрали эту власть.
Контраст особенно ощутим на фоне столетия революции. Наши же власти говорят о примирении красных с белыми. А это лукавство. Ведь, вселив в людей надежду после присоединения Крыма, они дальнейшими действиями во внутренней политике ее не поддержали. В итоге люди переходят либо в апатию, либо в озлобление.
* * * Вы спрашиваете о «смотре левых сил» – не хочу брать на себя излишние полномочия в этом плане. Но в целом общее понимание такое: сегодня для красного фронта момент очень важный, и ошибиться сейчас просто недопустимо. Олигархическая власть видит задачу в том, чтобы бесконечно удерживать в своих руках управление страной. А так как для людей она почти ничего делать не хочет, то для страны это становится всё более тяжелым бременем. Сегодня они нас призывают молчать – не раскачивать лодку. Думаю, это долго не продлится, они сами раскачают эту лодку и затем исчезнут…
С другой стороны, начинается борьба за преемственность нынешней власти – кто же продолжит строительство темного капиталистического будущего? Президент уже немолод. Да и вряд ли будут снова переписывать Конституцию. В кругах элиты уже сейчас чувствуется нарастание борьбы, и многие ее представители ориентированы именно на Запад.
Базис российской экономики сегодня остается абсолютно капиталистическим. Всюду проявляют себя последователи Гайдара. Но часть нашей элиты и это не устраивает. Ей хотелось бы вернуться в лихие 90-е – судьба страны их не очень-то интересует. В эту элиту входят прежде всего многие высокопоставленные управленцы, тесно связанные с крупным бизнесом (есть они и в силовых структурах), и отдаленные от власти так называемые обиженные олигархи, некоторые из которых даже не в России. Они начинают подпитывать нашу либеральную оппозицию – разогревать ее. Хочу сказать, что все термины на сегодняшний день сильно трансформированы, извращены – такие, например, как слово «либерал» или слово «демократ». Конечно, исторически либералы бывают разные, но в нашей стране это слово уже носит негативный оттенок.
У народа возникает сомнительный выбор: поддерживать власть или прозападную оппозицию, которая зовет на улицу обличать правителей? А дальше этот процесс только усилится. Чем острее будет борьба в элите за преемственность, тем сильнее будут использовать уличные протесты по самым последним технологиям. Я этих людей хорошо знаю, потому что поварился с ними в одной каше. Те из них, кто рвется во власть, настроены антисоветски и антинародно. Они не будут это напрямую озвучивать, но настроение у них такое. Плюс это те люди, за спинами которых стоит олигархия, только из другого отряда.
Сейчас эти оппозиционеры призывают граждан выражать свое справедливое возмущение, тратить свои силы на протест, надеясь на спинах народных масс протащить к власти новых ельциных. Скажем, дерипасок и ротенбергов убрать, а притащить на их место, условно говоря, фридманов и ходорковских. Честную энергию протеста хотят использовать в своих клановых интересах. А эти олигархические силы даже более опасны и разрушительны для страны, чем сегодняшняя власть. Вспомним: Ельцин так рвался к власти, что пожертвовал и страной, и народом. Полностью этот процесс не остановишь, но противостоять ему надо, опираясь на силу нового поколения.
Молодежная среда – это будущее, на них надо ориентироваться. Они погружены в интернет, а мы с ними недостаточно работаем. Где-то нам ресурсов не хватает, где-то обученных кадров нет. Не начав эту работу, мы не сможем привлечь молодежь. Ради справедливости отмечу, что есть и у нас прекрасные образцы яркой информационной деятельности: «Советская Россия», например, проделывает огромную работу; есть и в интернете удачные наработки, но в целом мы организационно проигрываем. Понятно, что власть может пользоваться безграничными ресурсами, но уже сейчас есть случаи, когда тот же интернет вступает в борьбу с государственными каналами.
Общаясь с людьми в регионах, часто слышишь вопрос: «Почему коммунистов не видно на улицах, люди недовольны жизнью, выходят с протестом, а их зовут выступать всякие навальные?» Это тревожный момент, уличные мероприятия проводятся по шаблону – для галочки. Такая форма протеста не бьет в нерв. Для убежденных сторонников традиционный сбор – нормально, они придут, но это в перспективе мало что решает. Надо не по дате выступать, а по тому, что у народа болит, и эту боль доносить до всех слоев общества.
Сейчас я вижу такую задачу – нужно максимально консолидировать красный фланг нашей политики. Для себя считаю особенно важным объединить в конкретных делах непарламентские левые организации. Оптимальная модель развития мне видится такой: есть парламентская стержневая партия, в нашем случае КПРФ, а рядом дружественный фронт из других левых организаций, но которые скоординированы и действуют солидарно. И друг другу мы можем помогать. Например, у парламентской партии есть свои приоритеты в работе, непарламентская часть может охватить и другие формы борьбы, потому что больше свободы действий. И парламентская партия, и левый фронт должны слышать друг друга. Вот такой синтез был бы правильным. И мы могли бы совместно поработать над больными проблемами общества. Есть много талантливых людей, но у них нет ресурсов. Они сидят и дома, на коленке, моделируют борьбу. Их необходимо вовлекать в наше общее дело.
В течение месяца после освобождения я ощутил душок какого-то сектантства: сведение счетов, какие-то обиды… Я всем говорю: друзья, оглянитесь на историю нашего движения: как объединялись течения и преодолевались противоречия во имя общей цели! Сейчас грядут решающие перемены. Если мы будем действовать так же разрозненно, как сейчас, то нас просто сметут. Пример – Украина. Там было мощное коммунистическое движение, но теперь оно просто растворилось. Подняли головы неонацисты, яростные антикоммунисты, которые сейчас гнобят левое движение и получают поддержку с Запада. Мы сейчас чего ждем, чтобы и нас уничтожали и запрещали?!
Поэтому я вижу спасение только в общем альянсе. Нам сейчас надо проводить работу и перед президентскими выборами. Времени немного, но оно есть. Было бы правильно левым силам провести предварительный отбор (не люблю слово «праймериз») кандидатов по своим внутренним процедурам. Я считаю, в нашем левом движении – масса достойных людей. Надо, чтобы наши граждане больше о них узнавали, видели свежие, молодые лица. Также президентская кампания может быть нами отработана и как протестная – в противовес нашим оппонентам.
Меня часто спрашивают: зачем в 2011–2012 годах я участвовал в протестном движении вместе с прозападными силами? Все просто. Мы считали неправильным отдавать им на откуп то гражданское движение, которое началось. Мы застолбили свою нишу в том процессе. Там же, среди участников протестных акций, по разным соцопросам, было много людей левых взглядов. Мы даже экспериментировали: давали людям красные знамена – и они их охотно брали. Думаю, это так сильно и напрягло власть, а также наших оппозиционных попутчиков. Да, «болотное дело» сфабриковано, но на тот момент власти нужен был формальный повод. На мой взгляд, и ряд представителей оппозиции специально подыгрывали в этом власти. И до сих пор для меня некоторые союзники по тем событиям – их порядочность – под вопросом.
Подчеркиваю: у народа искусственно создается иллюзия, что есть два пути: или поддержать власть, или пойти с прозападными ребятами. Такая альтернатива подсказывается специально. Поэтому для коммунистов сейчас – определяющий момент: если мы будем и дальше действовать разрозненно, по старинке, то мы ситуацию упустим. Или власть будет долго тянуть нынешний курс, или прозападные ребята всё быстро раскачают. И что? Мы будем выступать как подносчики снарядов и как пушечное мясо? Это не наш путь! Сейчас еще момент не упущен – есть неблагоприятные для нас тенденции, но можно все еще исправить. Поэтому не время выяснять, кто главный коммунист, а кто главный оппортунист.
Считаю, мы должны представлять собой новый тип политических деятелей: скромных, интеллигентных, не зависящих от денег, ведущих здоровый образ жизни. При всех трудностях я смотрю с оптимизмом в будущее. Потому что наши идеи имеют большую поддержку в народе. Многие даже интуитивно поддерживают. Нам необходимо самим собраться в кулак, перестать заниматься распрями – и мы сможем быстро наверстать упущенные моменты. Мы можем показать людям, что буржуазные силы ложные, антинародные. А есть сила реальная. Та, которая за интересы народа и своей страны, и именно ее и надо поддерживать. Я со своей стороны буду делать все возможное.