Штаб Эрнста БЕРЕЗКИНА, кандидата на выборах Ил Дархана Якутии, которые состоялись в сентябре прошлого года, пытается оспорить итоги голосования в судебной порядке.
В судебной системе внутри республики доводы штаба Березкина не были признаны достаточными основаниями, чтобы отменить итоги выборов. Теперь сторонники Березкина и их представитель, известный правозащитник Николай СЕДАЛИЩЕВ добрались до Верховного суда России. Соответствующее заседание назначено на 29 апреля 2015 года в 10.30 по московскому времени. Заседание состоится по адресу Москва, ул. Поварская, 15, подъезд 5, номер дела 7ч-АПГ 15-5, сообщила Седалтщеву председатель 2-го судебного состава Судебной коллегии по админстративным делам В.И.АНИШИНА.
Попытка отменить итоги выборов по тем или иным основаниям – широко распространенная практика. Однако крайне редко суд удовлетворяет такие иски.
Прошлой ночью 30-градусные морозы сохранялись в Якутии, Эвенкии, Иркутской и Амурской областях.
Самая низкая по стране температура отмечалась в поселке Депутатский (Якутия), где столбик термометра опустился до отметки -36,9 градуса.
Поселок Теплый ключ (Якутия), также оказался совсем не «теплым», ночью температура здесь понижалась до -35,8 градуса.
В ближайшие сутки температура в Якутии существенно не изменится.
Источник: ИА «Метеоновости».
Политический деятель, первый премьер-министр Сингапура, умер 23 марта 2015 года
Политический деятель, первый премьер-министр Сингапура, умер 23 марта 2015 года
“
Войны между маленькими странами уничтожат только эти страны, а конфликты между большими государствами разрушат весь мир, и не один раз
Фото: Getty images / Fotobank
В меня не раз кидали яйцами.
Я пережил взлеты и падения и начиная с 35 лет размышлял только о том, как заставить эту страну работать.
Я хотел стать хорошим преуспевающим юристом. Чтобы стать юристом в стране, которой правят британцы, мне пришлось стать таким же британцем, выучить британский английский; я учился в университетах и лучших юридических школах.
Если бы я попытался навязать сингапурцам изучение английского языка, я бы встретил сопротивление. Если бы я попытался навязать изучение китайского, то дело закончилось бы бедой. Но я предложил каждому родителю выбор — английский или его родной язык, в любом порядке. Прошло тридцать лет — и английский стал первым языком в Сингапуре.
Все должны учить английский, а их родной язык должен стать вторым языком.
Если мы хотели преуспеть, мы должны были надеяться только на самих себя.
Давайте начистоту: если бы у нас не было пред глазами примера Запада, мы бы никогда не вырвались вперед. Мы были так и остались бы отсталой экономикой и отсталым обществом. Но мы не хотим полностью копировать Запад.
Мы избегали методов, свойственных социальному государству, потому что видели, как великий британский народ в результате социалистической уравниловки превратился в посредственный.
Я не уверен в том, что система «один человек — один голос» — единственно возможная. Лично я убежден, что если бы любой семейный мужчина за сорок имел два голоса, всем было бы от этого только лучше — потому что он наверняка бы голосовал более сознательно, думая о своих детях. Он был бы более ответственным избирателем, чем тридцатилетний парень.
Мы живем в небоскребах, в очень густо населенной стране, поэтому приходится вырабатывать привычку уважать своих соседей.
У нас нет никаких природных ресурсов, у нас есть только люди, живущие на маленьком, стратегически важном кусочке суши.
Неизбежность наказания — первый сдерживающий коррупцию фактор. Второй фактор — это зарплаты, которые должны соответствовать рыночному уровню. Мы ориентируемся на доходы десяти процентов самых высокооплачиваемых людей, поскольку если наши чиновники не входят в самый высокооплачиваемый слой, то зачем они правительству?
Начните с того, что посадите трех своих друзей. Вы точно знаете за что, и они знают за что.
Мы запретили Playboy в 1960-x — тогда это был другой мир и другие стандарты. Он все еще запрещен. Но зачем сейчас кому-то покупать Playboy, когда есть интернет.
Меня беспокоит, что сингапурцы считают Сингапур нормальной страной, такой, как Дания или Новая Зеландия. Мы ведь находимся в очень неспокойном регионе. Дания или Швеция обойдутся и посредственным правительством, а Сингапур — нет.
Не обязательно любить друг друга, чтобы вместе работать.
Я никогда не читаю по написанному. Я всегда смотрю в глаза слушателям. Если я вижу, что они не уловили какую-то мысль, я повторяю ее, но по-другому. Скорее всего, Ленин тоже так поступал, как и другие великие ораторы. Я не великий оратор, но я учусь.
Я не уверен, что через сто лет Сингапур еще будет существовать. Все зависит от того, что будут делать мои преемники.
Сингапурцы — чемпионы по ворчанию.
Все религии должны держаться вне политики.
Каждый год умирает больше русских, чем рождается, потому что у людей нет веры в будущее. Вот американцы оптимистичны, но если твоя жизнь тяжела, и лишь на короткий момент, когда повышаются цены на нефть, она улучшается, у вас другой взгляд на будущее.
Любой, кто считает, что с русскими покончено как с великой нацией, должен вспомнить об их ученых, работавших в космической и атомной области, гроссмейстерах, олимпийских чемпионах. В отличие от коммунистической системы, русские — не те люди, которых можно выбросить на свалку истории.
По поводу демократии у меня было много дискуссий с американцами. Они говорят: как это так получается, что правительство Сингапура не меняется? Я отвечаю: «Но я просто выигрываю все выборы». Они говорят: вы обязаны меняться, только тогда у вас будет демократия. Я отвечаю: «Пусть так будет у вас в Америке. И оставьте нас в покое».
В рейтингах Freedom House и Amnesty International мы внизу списков. У нас есть смертная казнь. Но если бы у нас не было смертной казни, а мы крупный международный центр, мы бы стали центром мировой наркоторговли, и наркотики распространились бы и в нашем обществе.
Режим в Китае более стабилен, чем любое альтернативное правительство, которое могло было бы быть сформировано. Давайте представим, что студенты с площади Тяньаньмэнь сформировали свое правительство. Те самые студенты, которые потом уехали во Францию и Америку и спорят друг с другом с тех самых пор. Каков бы был современный Китай под их руководством? Похуже Советского Союза. Китай — огромная страна, которой нужна сильная центральная власть.
Войны между маленькими странами уничтожат только эти страны, а конфликты между большими государствами разрушат весь мир, и не один раз.
Я пережил не один кризис. Должно быть, есть что-то, что помогает мне подниматься.
Когда тебе 87, ты не чувствуешь себя очень счастливым. Я чувствую, что постепенно теряю энергию, и каждый год вижу, что я уже не в той форме, что в прошлом году.
Я медитирую почти каждый день. Самое сложное во время медитации — удержать разум от того, чтобы он не гонялся за мыслями, как обезьяна за бананом.
Я больше не могу ходить в рестораны, потому что так много людей хотят пожать мне руку, что я не могу приступить к своей еде. Если я иду в ресторан, то только такой, где есть тихий уголок, куда я могу незаметно проскользнуть с друзьями.
Моя жена перенесла несколько ударов и уже два года прикована к кровати. Она не говорит, но она в сознании. Она понимает меня, когда я с ней разговариваю — я делаю это каждый вечер. Она меня ждет и не засыпает. Я рассказываю ей о том, как прошел мой день. Читаю ей сонеты Шекспира и другие произведения из «Антологии поэзии», где она когда-то отметила свои любимые стихи. Прошло уже два года и четыре месяца — это часть моей жизни.
Я не могу позволить себе потерять самообладание. Жизнь продолжается. У нас был 61 счастливый год. Но рано или поздно все заканчивается. Я не знаю, кто из нас уйдет первым, она или я. Я сказал ей, что буду делать все возможное, чтобы как можно дольше составлять ей компанию. Она меня поняла.
Есть хорошая китайская поговорка: «не судите человека, пока на заколотили крышку его гроба». Я все еще могу успеть наделать глупостей, до того как умру.
Мне в жизни приходилось делать ужасные вещи, сажать людей в тюрьму без следствия.
Я не утверждаю, что все, что я делал, было правильным, но все было сделано ради благой цели.
Я знаю, что если я сбавлю обороты и буду отдыхать, то я быстро потеряю форму. Вся моя жизнь — это реакция на ежедневный вызов. Если я вдруг от него откажусь, буду играть в гольф, гулять, смотреть на закаты, читать романы, я сразу состарюсь.
Вряд ли я встречу свою жену на небесах или где-то еще, но из чувства сентиментальности мы хотим, чтобы наш прах покоился рядом.
Ты учишься и становишься мудрее уже после того, как все произошло. Это жизнь.
Если ты не борешься за первое место, ты и десятого не займешь.
"Здравствуйте, товарищ Сталин!" Газета «Правда» публикует статью по результатам социологического исследования Левада-центра
"Здравствуйте, товарищ Сталин!" Газета «Правда» публикует статью
по результатам социологического исследования Левада-центра
2015-04-03 11:39
По страницам газеты «Правда», Виктор Трушков
Обнародованы результаты социологического исследования, проведённого недавно Левада-центром. Оно было посвящено выявлению отношения россиян к И.В. Сталину. Уважение и симпатии к нему испытывают сегодня 39% граждан России, неприязнь и страх — 20%. Разрыв между позитивными и негативными оценками — двукратный. Выходит, Иосиф Виссарионович вернулся в нашу общественную жизнь. Здравствуйте, товарищ Сталин.
О его возвращении в наше политическое бытие убедительно свидетельствуют и данные предыдущего опроса этой же социологической службы. Он проводился двумя месяцами раньше — в январе 2015 года. Там соотечественникам предлагалось дать обобщённую положительную или интегральную отрицательную оценку. Плюс поставили 52% опрошенных, минус — 30%. Но тогда же предлагалось высказаться и о других политических фигурах, в частности — о Б.Н. Ельцине. Позитивное отношение к «первому президенту России» высказали только 11% респондентов, то есть в 5 (пять!) раз меньше, чем к Сталину.
Говорят, Ельцина в массовом сознании сегодня заслонил В. Путин. Если принять эту точку зрения, то сравнение выглядит тем более значимым: Сталина-то пытались заслонить собою многие политики. Да что там заслонить! А сколько усилий было приложено к его очернению Хрущёвым, Горбачёвым, Яковлевым, не говоря уж о демократуре 1990-х годов, о тандеме Путин—Медведев и их присных! Но если так, то тем более правомерно сравнивать Сталина и Ельцина как символы альтернативных эпох.
Сталин символизирует советский социализм, созидание новой жизни и великой державы. Символ Сталина вобрал в себя многие миллионы образов и рядовых, и знаменитых созидателей великой эпохи. В выстроившейся вокруг него плотной колонне навечно рядом шахтёр Стаханов и сталевар Мазай, трактористка Паша Ангелина и ткачихи Виноградовы, лётчики Чкалов и Громов, космонавты Гагарин и Титов, учёные Губкин и Петровский, Келдыш и Несмеянов, Королёв и Курчатов, его политические соратники Дзержинский и Фрунзе, Молотов и Орджоникидзе, Киров и Куйбышев, полководцы Будённый и Жуков, Рокоссовский и Василевский… За ним народ Страны Советов, создавший социалистический общественный и государственный строй.
За Ельциным тоже свои последователи, символизирующие реставрацию капитализма, разрушение уверенной, созидательной жизни народа, превращение России в периферию мирового капитала. Что касается колонны последователей, то сам ельцинский режим отторг от себя рабочих и учёных, инженеров и землепашцев…
Из-за плеча Ельцина выглядывают Чубайс, Березовский, Ходорковский, Абрамович, Дерипаска, Прохоров, Немцов, Путин, Касьянов… Иначе говоря, олигархи и их политическая прислуга-обслуга.
И вот между двумя символами и колоннами, которые они олицетворяют, соотношение 5 к 1. Причём с каждым новым социологическим исследованием выясняется, что пропорции меняются в пользу Сталина.
Противники социалистического проекта эту тенденцию вполне понимают. Хорошо освоившие занятие приватизаторов, они не прочь превратить в объект своей частной собственности и Сталина. Только не поддаётся он «разгосударствлению». Этим и объясняется желание миллионов трудящихся вернуть его в нашу политическую жизнь. Либеральные социологи с неудовлетворением отмечают, что чаще всего уважение к Сталину проявляют люди с материальным достатком ниже среднего. Но сегодня даже среди занятого населения около 70% граждан России не имеют ни среднестатистической заработной платы, ни среднестатистических доходов. И их доля не только не уменьшается, а, наоборот, растёт. Их недовольство и своими эксплуататорами, и в целом эксплуататорским строем увеличивается теми же темпами. И эти миллионы, вспоминая украденную надежду на будущее, обращаются к Сталину.
И.В. Сталин, тот, живой, этим миллионам мало известен. Плохо знают они и Сталина-теоретика. Но трудовой люд хорошо усвоил, что вождь был непримирим к классовым врагам. И потому растёт уважение к нему. Сегодня практически каждый четвёртый россиянин воспринимает смерть И.В. Сталина как «утрату великого вождя и учителя». В 2012 году, по данным Левада-центра, такого мнения придерживались 18% респондентов. За три года прирост на треть!
И ещё одна почти сенсационная новость мартовского опроса известной социологической службы. За три года на 20% выросла доля тех, кто оправдывает Сталина, когда речь идёт о «жертвах сталинского режима». В этом противостоянии 45% россиян приняли сторону Иосифа Виссарионовича. Конечно, нынешнее социально несправедливое жизнеустройство ожесточает людей. Но главная причина подвижек в массовом сознании не в этом. Миллионы соотечественников убедились в реальном существовании врагов народа. Они рассмотрели их во многих своих работодателях, в сонме чиновников, в топ-менеджерах госкорпораций, в кремлёвских и «белодомовских» квартирантах и т.п.
Выяснение отношения к Сталину — это выяснение отношения к смене капиталистического строя социалистическим. Исследование Левада-центра наглядно показывает социально-политическое взросление миллионных масс. Теперь надо позаботиться, чтобы от них не отставали политические вожаки, о чём шла речь на мартовском пленуме ЦК КПРФ.
2015 год, как известно, Указом президента РФ объявлен в России Годом литературы. Но не успел начаться этот самый Год литературы, как умер один из самых известных и уважаемых русских писателей Валентин Распутин. Любители предсказаний, тайного знания и разного рода символов тут же увидели в этом событии некий перст, указующий не то на необходимость для русской литературы перерождения и обновления, не то и вовсе на скорую кончину отечественной изящной словесности.
Можно было бы посмеяться и забыть все нелепые пророчества, но тут вокруг умершего писателя начались настоящие камлания и какая-то возня, отчасти напоминающая борьбу диадохов. Стали извлекаться фотографии, припоминаться неизвестные доселе факты, выяснилось вдруг, что покойный завещал не называть его именем проспектов и пароходов, а разве только школы или библиотеки. Кому и зачем, спрашивается, понадобилось делать из Валентина Распутина Фому Опискина, взывавшего: «О, не ставьте мне монумента! Не ставьте мне его! Не надо мне монументов! В сердцах своих воздвигните мне монумент, а более ничего не надо, не надо, не надо!»?
Имя писателя тотчас после его смерти сделалось чем-то вроде знамени, водрузить которое над своим лагерем нашлось уж очень много желающих. Более того, одни принялись вырывать это знамя друг у друга из рук. Другие – кричать, что это плохое и запятнавшее себя знамя. Но что же всё это значит? О каких пятнах идет речь? Разве имя упокоившегося писателя оказалось замешанным в какую-то подлую историю? Или, может быть, он оправдывал предателей, возводил хулу на честных людей и плел интриги против коллег? А может, он искажал историю, призывал американцев расправиться с мировым злом в образе родной страны или врал всю жизнь, завещая другим жить честно? Как будто ничего этого нет. Так почему же сегодня кто-то пытается примазаться к его имени и объявить своим, а кто-то – оттолкнуть и заклеймить чужаком? Не получилось ли так, что творческий пафос писателя, определивший его место и даже миссию в отечественной литературе, подменил саму личность?
Обращаясь к творчеству любого писателя, желая увидеть и понять его, необходимо, по слову Ильина, надеть авторские очки. И только тогда, поняв самого автора, поняв, что именно движет его пером, можно ждать и требовать от писателя последовательности, верности себе и собственной доминанте. Даже индивидуальный стиль может восприниматься по-разному, в зависимости от движущего мотива творчества. А задача критика и вовсе сродни режиссерской – всякий раз обличая фальшь и отдавая должное, заставлять автора играть самого себя и оставаться собой. Вот этот движущий мотив творчества и называется пафосом. Белинский определял его как некую силу, «которая заставила поэта взяться за перо, чтобы сложить с души своей тяготившее ее бремя…» Именно пафосу подчиняется как содержание произведения, так и его форма – язык, композиция и пр. Бывает, что писатель не в состоянии дать того, к чему вдруг обнаружили интерес читатели и критики, по той простой причине, что его творческий пафос просто иной. Нелепо, например, сравнивать Толстого с Достоевским, нелепо говорить о том, что писателю и мыслителю Достоевскому не хватает того, что есть у писателя и мыслителя Толстого – творческая мотивация их глубоко разнится.
Любое творчество – это процесс взаимодействия, слияния действительности и внутреннего мира художника. Результатом такого взаимодействия становится художественное произведение, чья ценность тем более высока, чем богаче авторская индивидуальность и шире возможности для взаимодействия с действительностью, в сочетании, разумеется, со способностью выразить свои чувства и мысли. Другими словами, личное постижение действительности художник передает через произведение, и чем глубже прозрения, чем богаче возможности для передачи познанного, для придания ему формы – тем ярче и талантливее произведение. Пафос творчества – это индивидуальное зрение художника, только ему присущий взгляд на мир, впечатления, полученные от соприкосновения с действительностью, побуждающие к самовыражению.
Со сменой исторических эпох меняются способы мышления и способы художественного видения, определяющиеся культурой в целом, что позволяет увидеть общее в развитии разных видов искусства одной эпохи, а также общее между стилями искусства и стилями мышления.
Культура эпохи не просто предлагает идеи, она представляет собой составную, но цельную систему, воздействующую как целое и формирующую так называемый дух времени. Этот дух времени во многом определяет цельность и единство эпохи, позволяя наблюдать в одной из областей культуры конкретной эпохи то, что уже очевидно в других. Дух времени – это та часть духовной жизни, которая овладевает значительной частью людей и торжествует над ней. Все стороны жизни в значительной мере инспирируются этим духом, повсюду человек воплощает дух эпохи, воспринятый им из своей культуры, во внешних формах. Рассуждая о литературе, Бахтин утверждал, что «ее нельзя понять вне целостного контекста всей культуры данной эпохи». И даже социально-экономические факторы не воздействуют напрямую ни на изобразительное искусство, ни на литературу, а лишь опосредованно через культуру в целом.
Единство и связность культуры позволяют, при знакомстве с одной из ее сторон, реконструировать другие стороны. Иными словами, представления, например, об искусстве эпохи помогут составить представление и о современных этому искусству религии, философии, науке и пр. Каждая культура порождает свою систему взглядов, свой миф и свой язык.
Подлинный художник отличается именно способностью уловить дух времени и передать его образно в своем творении. Это и есть взаимодействие с действительностью, для которого важна, прежде всего, творческая интуиция. Художник обладает особым чутьем и особой чувствительностью. Гартман называл это «видеть» идеи. Предчувствия и ощущения ложатся в основу произведения. Но для художника важно не просто увидеть, но и передать увиденное другим. И здесь заканчивается первое действие творческого акта и начинается второе. Мало почувствовать, нужно еще и найти необходимые образы, слова, краски и звуки, чтобы гармонично представить свои ощущения и мысли. Человек может обладать могучей интуицией, но слабым талантом. А может быть и с точностью до наоборот. И лишь в том случае, когда интуиция и талант конгениальны, мы получаем выдающееся произведение.
Подчас творческим актом художнику удается выйти за собственные пределы. Тогда произведение оказывается не просто картинкой, но и указанием на то, что всё сущее пребывает в неразрывном единстве. В этом смысле творческий процесс, помимо этапов зарождения идеи и обретения идеей формы через зримый образ, проходит этап обнаружения художником метафорических свойств этой формы.
Распутин, Белов, Шукшин – писатели одной эпохи и одной культуры. И вполне естественно, что в их творчестве много общего. Более того, все они принадлежали одному направлению – их называют «писателями-деревенщиками». Определение, прямо скажем, не самое удачное, но вполне прижившееся и вошедшее в употребление. В 60–70 гг. «деревенская» тема если и не господствовала в русской литературе, то уж, во всяком случае, была одним из главных художественных мотивов. Возникнув, эта тема довольно скоро превратилась в моду, вызвав к жизни волну подражательства, результатом чего стало появление авторов, не знающих народной жизни (а может, не любящих ее в должной мере, чтобы писать о ней), но, однако же, хватающихся за перо и охотно создающих псевдодеревенские идиллии или пасквили. Но осталась плеяда художников, чей творческий гений заставил городскую Россию вспомнить о России деревенской. И не просто вспомнить, но учиться воспринимать ее без высокомерия, учиться болеть ее болью и радоваться ее радостью. Разные и непохожие в частностях художники, оказались похожи и близки в общем – в ведении, в безупречно точном восприятии писательским чутьем глубинной России, ее народа, ее правды, ее тревог и чаяний.
Все они, так или иначе, касались темы деревни. Но все смотрели и видели эту деревню по-своему. Невозможно себе представить Распутина автором шукшинских феерий. Невозможно и Шукшина представить на месте Распутина. И вовсе не потому, что Шукшин десятью годами старше Распутина. Там, где один бунтует, другой предается горестным размышлениям. Точно так же, как у Достоевского и Толстого, творческая мотивация их совершенно разная.
Современная российская литература во многом отличается от советской. Например, тем, что ее смело можно разделить на авторскую и brand’овую, что для советского периода было просто немыслимо. В силу уже экономических особенностей современная литература живет по новым законам. Сегодня литературный процесс – совсем не то, что вчера. Это не просто разные творческие мастерские со своим мировоззрением и своими подходами. Да и книжные магазины существуют не ради народного просвещения. А писатели, чьими именами подписаны штабеля книг, пишут эти книги не по причине одолевающего их вдохновения. Авторский текст продолжает быть интересным индивидуальными особенностями письма, степенью одаренности автора, самобытностью и пафосом. Но brand’овая литература существует по законам рынка. Из имени производителя текста создается brand, под которым потребитель гарантированно найдет текст определенного качества и направленности. Затем потребителю внушают, что это не что иное, как национальный bestseller, большая книга и так далее в том же роде. Читатель отправляется в магазин и покупает хорошо разрекламированный товар – brand’овую книгу. Под brand’ом может работать умелец-одиночка или артель, задача которых вполне ремесленная, а потому такие изыски как стиль, пафос и пр. здесь совершенно неуместны. Именно в подобных случаях можно говорить о «смерти Автора», но отрицать вообще авторское значение в литературе и утверждать, что текст существует сам по себе, всё же несколько опрометчиво.
Когда Барт рассуждает о «смерти Автора», он исходит как будто из того, что существует одно-единственное восприятие Автора. В частности, он пишет, что «для критики обычно и по сей день все творчество Бодлера – в его житейской несостоятельности». И далее: «объяснение произведения всякий раз ищут в создавшем его человеке». Однако можно не обращать внимания на «житейскую несостоятельность» Бодлера и пребывать в уверенности, что «Цветы зла» мог написать только Бодлер. Потому что именно пафос Бодлера определил эту книгу и оставил на ней свою печать. И неважно, был ли Бодлер состоятелен или нет. Важно, что его индивидуальность во взаимодействии с действительностью породила произведение, непохожее на другие. Речь, разумеется, идет о подлинном творческом, а не ремесленном делании, не о создании текста ради текста, когда практикуются методы не совсем творческие вплоть до группового письма. Творческий акт интересен именно Автором. В случае создания текста ради текста Автор действительно не важен и не нужен, как не нужен покупателю рабочий фабрики, создающий красивые и полезные вещи. Тем не менее промышленное производство не отменят ручную и штучную работу. А здесь имя автора – уже не brand, не торговая марка, но как раз-таки пафос и стиль.
Если кому-то нравится читать или писать тексты, не содержащие в себе иных смыслов, кроме высказанных напрямую – это личное дело каждого. Но уверять, что иначе и быть не может, лишать читателя Автора – такого права нет ни у кого. Барт, например, считает, что «если Автор найден, значит, текст «объяснен», что опять же совершенно необязательно. Во-первых, даже если текст и получил окончательное объяснение, в этом нет ничего ужасного. А во-вторых, с каждым новым поколением читателей авторский текст может находить всё новые и новые объяснения. Автор может никак не влиять на трактовку текста и находится при этом «за кадром», точно так же, как наличие у человека родителей никаким образом не влияет на оценку его дел. Можно сказать, что сын похож на отца, но это ни в коем случае не ограничит сына и не даст ему окончательной характеристики. Утверждение авторства и выявление авторского пафоса тоже не ограничит текст для новых толкований. Можно не сомневаться, что новая эпоха подарит и новое понимание любого авторского текста. Как бы ни был сложен текст, Автор не умаляет этой сложности. Утверждение, что Автор ограничивает прочтение, спорно и убедительно лишь настолько, насколько с этим хочется соглашаться.
Отрицание Автора – это отрицание творчества как такового, поскольку творчество невозможно без Автора. И если нет Автора, значит, творчество как особый вид деятельности исчезает, уступая место ремесленничеству, а лучше – игре. Игре в текст. Однако, оставляя всем желающим право играть, мы вольны настаивать на праве читать и воспринимать авторский текст.
Текст всегда интересен Автором, но до определенного предела. Там, где начинается личная жизнь, состоятельность и прочее, Автору действительно лучше «умереть». Сам же Автор интересен только созданным текстом. Вот почему в случае с Валентином Распутиным Ролан Барт до некоторой степени оказывается прав – уж очень много критиков, подобно детям, перепутавшим день и ночь, перепутали Автора с текстом, личность с творчеством или с творческим пафосом. Говоря о пафосе, о творческой мотивации Валентина Распутина следует назвать созерцательную печаль, вспомнить те самые тургеневские сомнения и тягостные раздумья. Именно печаль о человеке – путанике, не могущем понять себя самого и разобраться с собой, от этого подличающем, стяжающем, предающем – пронизывает все произведения писателя. Печаль о человеке в любую эпоху, любые времена. «Если бы человек собирался жить долго и совершенствоваться, разве бросился бы он сломя голову в этот грязный омут, где ни дна, ни покрышки? Он должен был помнить об участи Содома и Гоморры. Мы выбираем свою судьбу сами, но – Господи! – в каких конвульсиях, в каком страхе и страдании, но и в неудержимом порыве, в слепом и ретивом энтузиазме мы ее выбираем! Горе нам, не разглядевшим, подобно древним римлянам, маленькую букашку, вползшую на сияющие одежды наших побед в завоевательных войнах! Как много ненужного и вредного, вроде виртуальных миров и генной инженерии, мы завоевали и как мало надо было охранить!.. И не охранили!..» («В непогоду»)
Это был настоящий печальник о России, причем не из числа «всёпропальщиков» и «поравалитиков». «Россия – жива, – уверял он. – Я верю, что Запад Россию не получит. Всех патриотов в гроб не загнать, их становится всё больше. А если бы и загнали – гробы поднялись бы стоймя и двинулись на защиту своей земли. Такого еще не бывало, но может быть…» Он оставался, пожалуй, самым неутешным писателем. И, возможно, кого-то раздражала эта его всегдашняя и уравнивающая людей и эпохи неутешность. Между тем он не был ни бунтарем, ни революционером. Всё его творчество – это призыв к внутренней борьбе, это плач, причем вневременной плач.
Печаль о человеке и вера в него понятны всем и всегда. Это непреходящий взгляд на мир. Заповеди «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй» прозвучали впервые задолго до Рождества Христова. Но и по сей день на всей планете они не менее актуальны и не более достижимы. Повести «Живи и помни», «Пожар», «Прощание с Матёрой» написаны в советское время. Но печаль о человеке-путанике, звучащая с их страниц, не менее горька, нежели высказанные писателем тревоги последних лет.
Валентин Григорьевич РАСПУТИН. Фото Анатолия Заболоцкого