Об авторе

Немногим сегодня известно имя советского терапевта и гематолога И.А. Кассирского (1898–1971). Между тем в 40–60-х годах прошлого века попасть на прием к Кассирскому было весьма непросто. Дело в том, что Иосиф Абрамович был одним из лучших диагностов страны. Немало жизней спасла созданная врачом «игла Кассирского».  Он был человеком с глубокими знаниями и разносторонними интересами, крупным специалистом в области медицинских наук. Также он автор научных, научно-популярных работ и книги очерков «Всадники из легенды (зарисовки полкового врача Первой конной)», где описал увиденное и пережитое во времена Гражданской войны, когда сам служил врачом в Красной армии. 
Медицинское образование завершил в Саратовском университете. Работал в терапевтической клинике Туркестанского университета. С 1934-го – в Москве, научный руководитель терапевтического отделения железнодорожной Центральной клинической больницы имени Н.А. Семашко, на базе которого организовал кафедру терапии Центрального института усовершенствования врачей, которой руководил до конца жизни. 

* * *

"НИ ПЫЛИНКИ"

Сколько раз я давал себе слово наконец-то сесть и записать все, что я помню, знаю, думаю о большом ученом и блистательном хирурге, который вдруг ушел в религию и посвятил весь строй своей жизни апостольскому служению богу и страданиям за веру.
Среди очень и очень многих интересных людей, с которыми приходилось сталкиваться на протяжении моей почти 60-летней врачебной жизни, фигура Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого едва ли не самая яркая. Стоит назвать его имя, и сразу же передо мною вырастает образ человека могучего, высокого, с величественной осанкой, с красивой окладистой бородой, человека значительного, сложного и чрезвычайно необычного. В нем угадывались духовная мощь ученого, достоинство и сложность трагической судьбы. И все это удивительно гармонировало с его тихой, спокойной речью, которую слушали всегда с затаенным волнением – будь это просто собеседники или огромные аудитории студентов и врачей.
Я много раз рассказывал друзьям о своих встречах, беседах с Валентином Феликсовичем до его ухода в религию и после рукоположения (хиротонии) в высокий сан архиепископа... Драматические события его жизни, свидетелем и даже участником которых мне довелось быть, неизменно вызывали интерес, внимание.
Чему может научить, задавал я себе вопрос, описание жизни профессора-хирурга Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого (в миру) и архиепископа Луки Туркестанского, потом Красноярского, затем Тамбовского и Мичуринского и – в конце жизни – Симферопольского и Таврического?
Войно-Ясенецкий всю свою жизнь работал в небольших городах, земствах, селах России, в Туркестане, в Сибири, на Дальнем Востоке. Как врач он столкнулся с беспросветной нищетой, постоянным голодом народа, с ужасающей детской смертностью от дифтерии, кори, скарлатины. Борьба с эпидемиями тифа, малярии, холеры, чумы, оспы, косившими целые губернии, была его постоянной работой.
Войно-Ясенецкий был свидетелем двух мировых войн, уничтоживших десятки миллионов людей. Он видел и сам испытал нечеловеческие страдания людей нашего поколения: разруху, голод, смертоносные эпидемии, различные перегибы и репрессии. Он был свидетелем страшных злодеяний гитлеровцев, видел разбомбленные и выжженные селения и города, знал о задушенных в газовых камерах миллионах беззащитных людей, пытках, геноциде, ограблении народов... Кровь, слезы, горе народное проходили через его сердце. Он никогда не стоял в стороне от общей борьбы, от общего дела, от всего того, чем жила наша страна. Его вклад как врача, хирурга, ученого огромен. При этом в науке он всегда стоял на позициях материализма и в то же время был религиозен.
Деятельность врача принесла Войно-Ясенецкому славу выдающегося ученого и хирурга. От жизни архиепископа Луки тоже осталось немало – одиннадцать томов проповедей. Все близко знавшие Войно-Ясенецкого каждый по-своему решал для себя загадку: как могло случиться, что одной и той же рукой написаны глубоко научные «Очерки гнойной хирургии», «Регионарная анестезия» и книга «О духе, душе и теле». Мне представляется, что разгадка этой тайны лежит в истории всей его жизни, в «биографии» тех идей и раздумий, которые определили своеобразие и необычность его человеческой личности.
Жизнь его полна нераскрытых тайн. Но твердо могу сказать, что он был человеком чистой души и честности. Он верил в религиозный гуманизм и был убежден, что этот гуманизм способен победить трагические противоречия и социальные катаклизмы, свидетелем которых являлся. Эту свою религиозную веру он пронес через всю жизнь. Никогда Войно-Ясенецкий не ревизовал своего мировоззрения. И даже трудные испытания, в которые ввергла его религиозность (несколько лет он провел в лагерях и ссылке), не сломили, не поколебали его веры.
Целитель души и тела – что может быть выше! Об этом страстно говорил в своих проповедях Валентин Феликсович – архиепископ Лука, рассказывая о святом Пантелеимоне, который был и врачом, и священнослужителем. А в православных церквах в Лондоне, Париже, Нью-Йорке священнослужители даже называли своего брата во Христе Луку святым Пантелеимоном нашего времени.
Я думаю, что органически сочетать в себе такое мог только человек тончайшей гуманистической душевной структуры. Жизнь Войно-Ясенецкого волнует нас не потому, что его путь не был свободен от заблуждений (от них в той или иной степени никто не застрахован), – она поучительна, потому что, несмотря на противоречия и заблуждения, безграничная преданность долгу врача и ученого брала в нем верх и религиозность никогда не заглушала в нем великий голос совести врача, ученого и гуманиста.
Войно-Ясенецкий родился в семье фармацевта 27 апреля 1877 года в городе Керчи. Род Войно-Ясенецких происходил из обедневших дворян. Дед Валентина Феликсовича жил совсем в бедности, его семья ютилась в курной избе. Первым из оскудевшего рода, кто сумел опять встать на ноги и получить образование, был отец, выучившийся на фармацевта. Владея аптекарским магазином, постепенно выбился в люди, сумел дать хорошее образование своим детям.
Валентин сначала учился в Кишиневской, а затем в Киевской гимназиях. Мальчик отличался ярким художественным дарованием, прекрасно рисовал и прошел курс рисовальной школы.
В 19 лет он окончил гимназию и Киевское художественное училище, мечтал посвятить себя искусству, гуманитарным наукам и выбрал юридический факультет Киевского университета. Проучившись там год, перешел на медицинский факультет, потому что понял, что именно медицина более всего соответствует его жизненным устремлениям.
Уже на первом курсе его увлекла анатомия. Он вспоминает: «Моя любовь к форме и тонкое понимание ее вылилось в любовь к анатомии, в художественно-анатомическую препаровку, а затем в увлечение техникой хирургических операций на трупах... Мои товарищи единогласно решили, что я буду профессором анатомии, и оказались правы, хотя я и протестовал против их предсказаний». На четвертом и пятом курсах он увлекся глазными болезнями. В 1903 году Войно-Ясенецкий окончил университет с отличием.
Годы его учения совпали с революционным предгрозьем 1905 года, с русско-японской войной. Но революционная буря прошла мимо него. Он, безусловно, ощущал несовершенство окружающего мира, видел в нем много несправедливого, понимал отсталость и нищету огромной и потенциально богатой страны, но оставался как бы в замкнутом пространстве уже тогда создавшегося в его сознании и сердце миропонимания. Он был убежден: победу над стихией зла – социальной несправедливостью, угнетением, разрушительными войнами может одержать только религиозный гуманизм, христианство, которому все люди должны отдаться беззаветно.
По окончании медицинского факультета он мог бы претендовать на то, чтобы остаться при университете, готовиться к научной карьере, но выбирает иной путь в жизни. Он едет с Киевским лазаретом Красного Креста добровольцем на Русско-японскую войну.
В Чите в лазарете на двести коек Войно-Ясенецкого назначили заведующим хирургическим бараком. Работал он самозабвенно, с утра и до поздней ночи каждый день делал сложные и очень разные операции – на конечностях, на черепе.
Там же в госпитале произошло его знакомство с сестрой милосердия Анной Васильевной Ланской. Девушка из скромной мещанской семьи, очень красивая, с чистой душой и кротким характером – она пришлась по душе Валентину Феликсовичу, всему настрою его натуры. Раненые солдаты, за которыми Анна Ланская ухаживала в госпитале, называли ее «святой сестричкой». Они поженились и безоблачно прожили четырнадцать лет.
В апреле 1905 года Войно-Ясенецкий принял решение уехать на работу в земство. «Хочу быть врачом для народа», – говорил он домашним и друзьям. Там началась его работа земского врача, сначала в Ардатовском уездном земстве (в Симбирской губернии), затем – в Фатежском и Балашовском уездах. В 1910 году Войно-Ясенецкий переехал в Переславль-Залесский, где занял должность заведующего земской больницей.
В земских больницах в те годы, как правило, работал один врач. Он был хирургом и акушером, терапевтом и педиатром, гигиенистом и стоматологом. Хирургическая деятельность в основном ограничивалась вскрытием абсцессов, флегмон, удалением зубов, кожных опухолей, инородных тел в наиболее доступных местах. Появление крупного хирурга в земстве было весьма редкой счастливой случайностью.
Он с высоким мастерством оперировал на желчном пузыре и головном мозге, кишечнике и на желудке, на почках и позвоночнике, на суставах и нервах, производил гинекологические и глазные операции. Особо его внимание привлекала гнойная хирургия. Гнойные процессы были самыми распространенными. Войно-Ясенецкий нашел способ лечить этих больных с помощью хирургии. Опыт этой его работы отражен в «Очерках гнойной хирургии».
Много занимаясь практической медициной, земский врач Войно-Ясенецкий увлекся еще и научной работой – бактериологией, патологической анатомией, гистологией. Он организовал специальную лабораторию при больнице, на собственные деньги купил микроскоп и другое необходимое оборудование. Он стал разрабатывать новый метод местного обезболивания – регионарную анестезию.
В 1915 году монография «Регионарная анестезия» под фамилией Ясенецкого-Войно вышла в свет, в 1916 году автор защитил ее как диссертацию на степень доктора медицины.
В 1916 году Валентин Феликсович переехал в Ташкент, куда был приглашен на должность главного врача городской больницы. Ташкентская городская больница тех лет очень напоминала Валентину Феликсовичу земскую: такая же бедность во всем, плохие железные кровати, забитые больными палаты и коридоры.
Он работал без устали – днем и ночью. А кроме того, как и в земстве, помимо практической работы, занимался научной. Он никогда не отдыхал – всегда чем-то был занят. Даже по дороге к больному, сидя рядом с кучером в плетеной двуколке, заучивал французские слова и фразы, повторял их вслух; таким же способом он изучил и английский язык (немецким владел хорошо). Периодически, как рассказывали дети Валентина Феликсовича, у него появлялось такое сильное переутомление, что он не мог ни писать, ни читать. В этих случаях переключался на переплетное дело. Все книги в его библиотеке были переплетены его руками, с большим вкусом и изяществом.
Личная жизнь его сложилась очень счастливо. У него было четверо детей, которыми он имел все основания гордиться. Все четверо впоследствии стали хорошими врачами. Династия медиков этой семьи продолжается и поныне, теперь уже в третьем и четвертом поколениях. Добрая, заботливая мать Анна Васильевна всю себя отдала воспитанию детей и заботам о муже, но, к сожалению, еще в Переславле она заболела туберкулезом. Ее здоровье быстро сдавало – туберкулез прогрессировал. 13 ноября 1919 года она умерла.
Это была огромная трагедия для Валентина Феликсовича. Некоторые даже считали, что именно смерть жены послужила толчком к его уходу в религию. Вскоре после смерти жены он принял решение постричься. 
Когда профессор Войно-Ясенецкий стал церковным деятелем – архиепископом Лукой, перед администрацией больницы и особенно университета, медицинского факультета и перед партийными органами возникли довольно сложные задачи. Как быть с новоявленным «протопопом Аввакумом» и одновременно профессором недавно открывшегося, первого в Средней Азии вуза, воспитателем советской молодежи и крупнейшим специалистом, блестящим хирургом?
О его искусстве хирурга ходили легенды. Я видел его у операционного стола. Он оперировал без какой-либо нервозности. Чувствовался спокойный, ровный ритм работы. Его пальцы нежно и в то же время властно управляли движением скальпеля в живой ткани. Один музыкальный критик об исполнении В.В. Софроницким Шопена как-то сказал: «Ни пылинки!» Это можно было бы сказать и об «исполнительском искусстве» хирурга Войно-Ясенецкого.
Нас, коллег, поражал широкий диапазон его оперативного умения. Он не терялся ни перед какой новой и случайной операцией, умел сразу находить творческое решение по ходу операции. Ему, конечно, очень помогало абсолютно безошибочное стереоскопическое представление любой области тела, куда вторгался скальпель. Самую сложную операцию он вел, казалось, без всякого напряжения. В полной тишине, спокойно, время от времени он предупреждал ассистента: «Сейчас, под этой фасцией сосуд (следует название) зажмите...» Это его в результате блестящего знания анатомии заранее сказанное «зажмите» помогало делать операции почти бескровными...
Войно-Ясенецкий был очень требователен и к себе и к своим сотрудникам в каждом деле. «Работа должна выглядеть, как бриллиант, – говорил он, – куда его ни повернешь, он блестит». Хорошую работу он считал явлением нормальным, не заслуживающим похвалы, поэтому практически никогда никого не хвалил, но ошибки не прощал. 
Еще одна черта характера Войно-Ясенецкого. Будучи одним из высокопоставленных иерархов ортодоксальной старозаветной православной церкви, которая нетерпимо относилась к иноверцам, Валентин Феликсович никогда не испытывал националистических чувств к людям иной национальности. Среди его сотрудников и ближайших помощников были люди разных национальностей, атеисты, но на его отношении к ним это никогда ни в чем не отражалось. В университете, в больнице Войно-Ясенецкий всегда оставался профессором, коллегой, старшим товарищем.
Валентин Феликсович был кристально честным человеком и никогда не поступался своими взглядами, если даже знал, что какие-то его высказывания и поступки будут иметь неблагоприятные последствия. Был бескорыстен, вел очень скромный образ жизни. Все в этом человеке было прозрачно чисто, светло. Тем более оставалось непостижимым, как в нем уживаются две личности – ученый-естествоиспытатель, активный хирург, борец против болезней и смерти, «посылаемых людям по воле божьей», и... служитель бога, веры, строжайше соблюдающий все догматы религии. Он выполнял все ритуалы богослужения, произносил проповеди и посещал... заседания медицинского общества, на которых делал глубокие научные доклады.
В догматике православия и в выполнении всех деталей ее ритуала он был так же тверд и неумолим, как и в борьбе за научные истины. За букву догмы и детали ритуала он, несомненно, готов был принять «венец мученический», как приняли его когда-то за «двуперстное сложение» протопоп Аввакум и боярыня Морозова.
Еще не будучи священником, Войно-Ясенецкий повесил в операционной икону. Перед операцией крестился. На это смотрели сквозь пальцы. Но одна из очередных комиссий приказала убрать икону, сказав, что операционная – учреждение государственное, а у нас церковь отделена от государства. Тогда Войно-Ясенецкий «забастовал», ушел из больницы, заявил, что не выйдет на работу, пока не повесят икону обратно.
Случилось так, что именно в это время один ответственный работник привез для неотложной операции свою жену, которая категорически заявила, что она ни у кого, кроме Войно-Ясенецкого, оперироваться не будет. Обратились к Войно-Ясенецкому. Он ответил, что очень сожалеет, но согласно своим религиозным убеждениям не пойдет в операционную, пока икону не повесят обратно. Ему пообещали, что икона завтра же будет на месте. И он прооперировал больную. 
Его трагическая жизнь, если исключить все случайное, наносное, полна подлинной гражданственности, честного труда, выполнения долга врача, огромной человечности, удивительных проявлений светлого таланта в науке, в которой он оставил глубокий след, а его практическая хирургическая деятельность принесла тысячам людей реальное исцеление от тяжелых болезней.
Но чтобы правдиво воспроизвести жизнь этого необычайно многогранного, сложного человека, приходится вспоминать о некоторых вроде бы случайных эпизодах его биографии, иначе образ будет неполным. Архиепископская деятельность и различные связанные с этим жизненные перипетии забирали у него массу времени и энергии, «урезали» от науки то, что он мог бы ей еще дать.
Я жил недалеко от Сергиевского собора, в котором служил архиепископ Лука... И часто видел, каким пиететом окружали верующие своего архипастыря. Особенно красочными были вечерние зрелища, когда по окончании богослужения архиепископ в полном облачении, в высоком черном клобуке, на котором светился белый крест, шествовал к себе домой, торжественно отстукивая большой палицей по тротуару. Верующие, «жаждущие» и «алчущие» обычно стояли по обеим сторонам улицы и припадали к его одежде, целовали руку, а он осенял их крестным знамением...
Надо сказать, что профессура, врачи и вообще интеллигенция Ташкента смотрели на религиозность Войно-Ясенецкого как на своеобразное чудачество. Не придавали этому особого значения.
И все же Войно-Ясенецкий был репрессирован. Потом мы узнали, что его отправили в Архангельск, что правительственные органы вели с ним переговоры, предлагали ему создать хорошие условия для работы в Ташкенте и даже в центре, если он согласится порвать с религией. Он отказался. В дальнейшем, с 1938 года, он находился вблизи Красноярска (село Большая Мурта) и в сане архиепископа Красноярского выполнял все церковные обязанности. В 1939 году его освободили. Когда началась Великая Отечественная война, его назначили главным хирургом большого Красноярского эвакогоспиталя. Он сутками не выходил из госпиталя, часами простаивал у операционного стола, лечил огнестрельные ранения, гнойные раны. Был неутомим в практической работе и занимался научной.
В результате была написана монография «Поздние резекции при инфицированных огнестрельных ранениях суставов». За эту работу и за фундаментальный труд «Очерки гнойной хирургии» Войно-Ясенецкий был удостоен Сталинской премии I степени. Узнав из газеты об этой высокой награде, он тут же послал правительству телеграмму с просьбой принять 130 тысяч рублей из присужденной ему премии в 200 тысяч рублей «на помощь сиротам – жертвам фашистских извергов». (И впервые за долгие годы смог что-то послать своим собственным детям.)
В последний раз я видел его в 1944 году в Москве. Перед отъездом в Тамбов он участвовал в церковных совещаниях в патриархии.
Мы встретились в холле пятого этажа гостиницы «Москва». Он только что прибыл с поезда. Здесь было много священников. Служки, монахи в длинных рясах несли какие-то узлы, чемоданы, кадила – а впереди них высилась внушительная фигура архиепископа Луки.
Разговаривая, мы продвигались к отведенному ему номеру, а между тем вокруг него все увеличивалась толпа встречавших и просто любопытных.
Возле самого его номера из соседней двери вышел пожилой генерал, Герой Советского Союза, вся грудь в орденах. На него все это зрелище и величественная фигура архиепископа, очевидно, произвели какое-то особое впечатление. И генерал тут же предложил Войно-Ясенецкому поменяться номерами, отдавал свой гораздо больший номер. Архиепископ отказывался, но генерал убедил его принять предложение тем, что столько провожатых и вещи просто не поместятся в маленьком номере.
Когда все утряслось, Валентин Феликсович остался со мной наедине, чтобы посоветоваться насчет своего здоровья, поговорить о детях, об издании книги. Последнее время он болел расстройством кишечника. Он просто, спокойно, без брюзжания, без жалоб рассказал о болезни, полученной в ссылке, в годы тяжких испытаний. Охотно согласился исследоваться у меня в клинике.
– Завидую я вам, – сказал он, – вы можете заниматься только медициной, а у меня рядом с нею дела духовные. Со мною говорили об избрании в Академию медицинских наук, но поставили условием прекратить церковную деятельность. Не могу это сделать.
Потом заговорили о детях. Валентин Феликсович с благодарностью вспомнил всех, кто с вниманием отнесся к его детям в те годы, когда он сам ничем не мог им помочь.
Спустя двадцать пять лет после нашей встречи, когда я готовил материал к этим воспоминаниям, то переписывался с сыном Валентина Феликсовича – Валентином. И вот что он мне написал:
«Может быть, главу, в которой вы затронете вопрос об уходе отца в религию, надо озаглавить «Не трогай ты ее». Эту фразу Валентин Феликсович сказал сыну, когда тот вступил в полемику с больной женщиной, примитивно говорившей о загробной жизни. Очевидно, Валентин Феликсович думал о том, что вера облегчает физические страдания и вселяет дух уверенности.
В Тамбове, куда Войно-Ясенецкий был назначен Московской патриархией на должность архиепископа Тамбовского и Мичуринского, он прожил около двух лет. Он еще и оперировал, и посещал научные заседания.
В конце мая 1946 года Войно-Ясенецкий переехал в Симферополь, где выполнял церковную должность архиепископа Симферопольского и Таврического. Здесь он опубликовал три работы по хирургии. Но... здоровье его становилось все хуже и хуже. Умер Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий 11 июня 1961 года в возрасте 84 лет, проработав врачом 58 лет. 

И.А. Кассирский