И вспомнилась мне девушка иная,

Как шла ночами долгими одна,

Плясала, пела в клубе, озорная,

Любовью неземной озарена.

Михаил Луконин

В школьные годы (где-то в классе 5-м или 6-м) я смотрел фильм известного режиссёра Сергея Герасимова «Молодая гвардия». Он просто потряс моё детское воображение. Образ Любы Шевцовой, которую так ярко и темпераментно сыграла Инна Макарова — один из самых ярких и выразительных. Он надолго врезался в память.

А в 10-м классе я на одном дыхании прочитал роман Александра Фадеева «Молодая гвардия».

Моими любимыми и близкими по духу героями романа стали Сергей Тюленин и Люба Шевцова.

Хотелось бы рассказать о Любе Шевцовой – об этой удивительной девушке, жизнь которой оборвалась так рано – чуть подробнее.

* * *

«Любаша», как её ласково называли родители, родилась 8 сентября 1924 года в посёлке Изварино Краснодонского района Ворошиловградской области.

Она была поздним и единственным ребёнком в семье Григория Ильича и Ефросиньи Мироновны Шевцовых. Да к тому же ребёнком болезненным. В детстве она болела часто. И даже из-за болезни в школу пошла не 8-ми, как все, а 9-ти лет.

Поэтому её лелеяли, баловали и ни в чём ей не отказывали.

В 1927 году, когда девочке было 3 года, семья Любы перебралась в Краснодон.

Отец её пошёл работать на шахту.

Он с утра до ночи пропадал на работе.

И дочь его практически не видела. Лишь частые щедрые подарки напоминали ей, что папа всё же существует.

Был он всегда сдержанным, немногословным.

Мать Любы была домохозяйкой.

Была она весёлой, разбитной, хохотуньей и плясуньей, отчаянной и смелой.

По сути, и дом, и приусадебный участок, который в сталинские времена имели многие жители небольших городков, и воспитание единственной дочери лежало на её плечах.

* * *

Какой же была Люба в жизни?

А была она прямолинейной и своенравной, не в меру своевольной, озорной и очень самостоятельной, не всегда послушной и весело-отчаянной.

И вместе с тем была умной, осторожной и очень скрытной.

Была доброй и ласковой до самоотверженности и стойкой до героизма.

• Ефросинья Мироновна (мать) рассказывала:

«Живая, энергичная. Люба всегда была чем-то занята: то учила уроки, декламируя стихи, то мыла полы в комнатах, напевая «Идём, идём, весёлые подруги», то любила лапшу месить и так меленько крошить. Люба не была красавицей, но привлекала к себе взоры каким-то светлым и радостным сиянием улыбки, шуткой и весёлым своим характером. Локоны светло-русых волос красивого золотистого оттенка. На симпатичном белом лице, которое никогда не загорало, — голубые глаза. «Они у тебя просто цветут, как пролески, — удивлялась её тетя, — открытые и чистые». Чёрные брови дугой и длинные, как будто кверху загнутые, ресницы и под глазами — маленькие-маленькие конопушечки. Вот портрет Любы.

Любознательной была. Одевалась Люба всегда хорошо. Сама себе шила вещи.

Никогда в жизни никто не видел её сердитой. Всё с улыбкой, с шуткой, с танцем!».

Росла Люба боевой, бойкой, живой, весёлой, бедовой девчонкой.

Первым страстным увлечением Любы была медицина.

• Вот что мы читаем у А. Фадеева об этом:

«Когда она была совсем маленькой девочкой, она была доктором. Она выбрасывала за окно все игрушки, а всюду ходила с сумкой с красным крестом, наполненной бинтами, марлей, ватой, — беленькая толстенькая девочка с голубыми глазами и ямочками на щёчках. Она перевязывала своего отца и мать, и всех знакомых, взрослых и детей. И всех собак и кошек».

В 1933 году Люба пошла в 1-й класс.

В школе она была членом санитарной комиссии. Как и в раннем детстве, носила санитарную сумку с красным крестом. Там у неё лежали бинт, вата, пузырёк с йодом.

• Мать вспоминала:

«Она была боевой и весёлой девочкой, одной из первых на уроках физкультуры и в спортивных соревнованиях, на воскресниках, в колхозе и на шахте, на посадке городского парка и на занятиях по биологии. Как-то Люба посадила больше всех деревьев, и ей дали в награду три молоденьких клёна. Два деревца она посадила под окнами своего дома, а третий отдала соседке. Посаженные Любой клёны стали уже большими и развесистыми деревьями. В жаркие летние дни мы с Григорием Ильичом отдыхаем в их тени.

Часто школьники ездили в колхозы и совхозы: помогали убирать урожай. Привозила Люба оттуда охапки пахучих полевых цветов, отбирала лучшие, красивые, засушивала их, а потом для вышивки снимала с них рисунки. Дорожки и салфетки, вышитые Любой под руководством бабушки, хорошей мастерицы и рукодельницы, хранятся у нас до сих пор.

Наша маленькая семья засиживалась допоздна в долгие зимние вечера. Люба часто просила отца рассказать о том, как он партизанил.

Григорию Ильичу было что рассказать. С 1915 по 1917 год пробыл на фронте в окопах первой мировой войны. В 1917 году добровольно вступил в Красную гвардию, в Первый Самарский полк. Около четырех лет сражался Григорий Ильич на фронтах гражданской войны с многочисленными врагами молодой Советской республики. Когда он был под Царицыном, мы познакомились с ним и поженились.

Люба у нас была смелая».

• Из книги Кима Иванцова «Краснодонские мальчишки»:

«Во всём её облике: и в ладной фигуре, и в располагающей к доверию улыбке, и в голубых глазах, в которых иногда появлялась задумчивость и в которые хотелось смотреть и смотреть, постоянно присутствовало что-то такое, что притягивало к ней сверстников, заставляло искать её расположения».

• Из романа А. Фадеева «Молодая гвардия»:

«Любка стояла за калиткой среди кустов сирени совершенно спокойная и одетая так, точно она собирается идти в клуб. Её розовое личико, которое она всегда оберегала от солнца, и аккуратно подвитые и уложенные валом золотистые волосы, маленькие, словно выточенные из слоновой кости руки с блестящими ноготками, будто она только что сделала маникюр, и маленькие стройные полные ножки, обутые в лёгкие кремовые туфельки на высоких каблуках, — всё это было такое, точно Любка вот-вот выйдет на сцену и начнет кружиться и петь…».

Училась Шевцова вместе с Сергеем Тюлениным и Виктором Третьякевичем в школе № 4 имени К. Е. Ворошилова.

По характеру же своему она была классической «пацанкой». И гораздо больше времени проводила с мальчишками, нежели с девочками. Её лучшим другом быстро сделался Сергей Тюленин. Благо, сходство интересов у них было практически полное.

Ребята с улицы звали её Любка. Причём произносили это имя с восторженным придыханием.

Она действительно была для мальчишек «своим парнем»:

«Говорливая, острая на язык, озорная и беспечная», — вспоминали о ней одноклассники.

Случались в школе и стычки, в которых Люба ни в чем не уступала мальчишкам. Бывало, попадало и Тюленину. В 4-ом классе она сидела с ним за одной партой. Рассадили «неразлучных друзей» в разные концы класса быстро, потому что они устроили соревнование, кто лучший стрелок из рогатки.

Люба училась, по словам учительницы начальных классов Анны Алексеевны Буткевич, неравномерно, так-сяк.

По словам же матери, Люба училась прилежно.

Одноклассник Любы Алексей Орлов, в течение нескольких лет сидевший с ней за одной партой, рассказывал, что Люба помогала ему в учёбе – «терпеливо и настойчиво объясняла задание». А временами Люба стучала кулачком в лоб своему подопечному, чтоб тот лучше запомнил.

При переходе из класса в класс она получила Похвальную грамоту и книги с надписью: «За хорошую учёбу и активную общественную работу».

Вместе с тем в 7-й класс она была переведена условно с работой на осень (её увлечение художественной самодеятельностью ударило по успеваемости).

Надо сказать, что у неё было сразу несколько увлечений:

—    Спорт.

На уроках физкультуры и спортивных соревнованиях она всегда была одной из первых.

Причём увлечению физкультурой нисколько не мешало отсутствие спортзала в школе.

Турник, брусья, ежедневные игры в волейбол были её любимым времяпровождением в детстве.

На школьных вечерах, по словам учительницы Колотович, «маленькая, гибкая Люба исполняла самые смелые номера, и всегда они ей особенно хорошо удавались».

Она же рассказала и о таком эпизоде.

Однажды перед уроками, когда на школьном дворе было полно ребят, Люба, ловко перебирая руками и ногами, словно цирковая гимнастка, взлетела по противопожарной лестнице на крышу 4-х этажной школы. Она взобралась по крутому скату, остановилась у трубы и на глазах восторженно притихших, задравших головы школьников раскинула руки, чуть качнулась на одной ноге и замерла в позе ласточки. Понятное дело, что ей за эту выходку очень сильно попало…

На пионерских кострах в то время нередким явлением были «пирамиды».

Так вот, в Краснодоне на верхушке таких пирамид неизменно оказывалась бойкая Люба Шевцова.

—    Кружок юннатов.

В более старшем возрасте Люба увлеклась биологией.

Она любила природу, животных (дома держала ежа Мишу и черепаху Улиту).

Охотно занималась в школьном кружке юннатов.

В Краснодоне старожилы до сих пор показывают цветник, заботливо насаждённый её руками. Тех цветов, которые помнили бы руки Любы Шевцовой, естественно, уже нет, но сам цветник земляки сохранили.

Люба, конечно же, не была идеальна. Да и кто из нас идеален? И у Любиной матери Ефросиньи Мироновны были основания обижаться на дочь: вместо помощи по дому Любка целыми днями пропадала неизвестно где (в основном – в клубе или на спортплощадке), нередко вообще убегала из дому до позднего вечера. Лишь цветник был предметом её неизменной заботы.

—   Художественная самодеятельность.

А потом Любой овладела мечта об актёрской карьере.

Вместе с друзьями она:

—    занималась в кружке художественной самодеятельности школы № 4,

—   посещала балетную студию при клубе имени Ленина,

—   участвовала в агитбригаде клуба имени Горького.

Из кружка художественной самодеятельности, в котором она занималась вместе со своим другом Сергеем, выросло серьёзное увлечение.

И теперь большую часть её времени стали занимать пение и танцы.

Она научилась танцевать вальс, фокстрот, танго, мазурку, цыганочку, татарский танец, гопак.

Люба не только прекрасно пела и танцевала, но ещё освоила гитару. И прекрасно на ней играла.  Это сделало её ещё ближе друзьям-мальчишкам. Теперь в их компаниях постоянно звучал её голос под аккомпанемент гитары, выводивший то какие-нибудь шуточные полублатные песенки, то надрывные русские романсы.

А песен она знала бесчисленное множество. Песен русских народных и советских, особенно о революции и Гражданской войне. Чаще всего пела песни «Мой костёр в тумане светит», «В далёкий край товарищ улетает».

Вместе с тем, в её репертуаре преобладали шаловливые, а то и откровенно хулиганские песенки. Бывало, ткнёт пальцем в кого-то из огольцов и тут же зальётся:

«Когда тебя мать рожала,

Вся милиция дрожала,

ты родился уркаганом

Чтобы лазить по карманам…»

• О песнях в исполнении нарождающейся звезды Краснодона один из земляков так рассказывал журналисту Киму Костенко:

«Щемящий душу народный напев их, как и дрожащий голос исполнительницы, так завораживали, что невольно забывалось всё на свете. Была только она, Любка, её горечь, её переживания, её надежды. До чего же искренне и трогательно звучал её голос. Сколько было в нём любви и грусти. Чувствовалось – вдохновение исходит из глубины Любкиного сердца. Кто хоть раз услышал то пение, уверен, запомнил его на всю жизнь. То был голос просыпающейся девичьей души, то была мечта о большой и красивой любви. Правда, выводила также песни Любка редко, к тому же в минуты неожиданно возникавшего и только ей известного порыва вдохновения».

Выступления агитбригады с участием Нины Минаевой, Серёжи Тюленина и Любы пользовались большим успехом у школьников подшефного колхоза.

«Любкой-артисткой» стали звать её земляки.

• Краснодонский учитель Геннадий Кирсанов:

В зале удивительная тишь.

Озорная, с милою смешинкой

Не танцуешь – будто ты летишь

Белой тополиною пушинкой.

• Вспоминал чудом выживший молодогвардеец, ветеран войны Ким Иванцов (его сестра погибла в гитлеровском застенке):

«Ещё одним надёжным и верным нашим другом была Любка Шевцова, которая жила по соседству, Люба была поздним ребёнком, к тому же единственным в семье. Родители души в ней не чаяли, потакали всем капризам. Люба мечтала стать артисткой, поэтому занималась в балетном, физкультурном и хоровом кружках. Её так и прозвали Любка-артистка.

Певунья и танцорка, сообразительная и острая на язык, отчаянная и бесстрашная, она была своей, равной в любом мальчишеском коллективе…

Вместе с нами совершала она далёкие загородные прогулки, прыгала в воду с высокого обрыва, лазала по деревьям, могла собственноручно дать сдачи задиристому мальчишке.

Словом, как удачно охарактеризовал её впоследствии Александр Фадеев: «Любка Шевцова — это Сергей Тюленин в юбке».

В подростковом возрасте выяснилось, что у Любы твёрдый и задиристый характер. Может поэтому в комсомол её приняли значительно позже, чем сверстников (только в феврале 1942 года).

В характере Шевцовой была ещё одна очень важная черта: обострённое чувство справедливости.

В этом она была похожа на своего друга Сергея Тюленина.

• Учительница естествознания – Анна Дмитриевна Колотович – вспоминала после войны:

«В 1937 году я поступила в школу-новостройку Сорокинского рудника. Я была классным руководителем 5-в класса. В классе преобладали мальчики, и только небольшое количество девочек сиротливо жались в уголку.

Трудно было в такой массе (42 человека) что-нибудь рассмотреть, учитывая условия, в которых мы работали.

Заметила я Любу (вернее, отметила её после драки с Евлановым). Разбирая этот случай, я выявила, что, будучи дежурной, она не позволила Евланову поставить за стол учителя поломанный стул. Рассерженный здоровяк пустил в ход кулаки, но Любу это не пугало. Она, рассказывая случившееся, упирала на то, что он не имел права так делать в «чужое» дежурство. «А в своё?» — подала я реплику.

Люба как будто пришла в себя, чуть подумав, ответила: «Да и в своё». Вот после этого случая я стала присматриваться к ней. Отметила я, что она «верховодит» девочками, а вернее не даёт их в обиду. Не один озорник получал «сдачу», если проходя мимо девочек, позволял «невинную шутку» (дёрнуть косичку, погрозить кулаком). Не обойдётся тут без вмешательства Любы. Случалось мне не раз участвовать в разборе таких дел.

Такая принципиальная частность, мужество, беззаветная храбрость, способность постоять за себя мне нравились в девочке, и мне захотелось познакомиться с этой средой, в которой она жила.

Я не только учила Любу (привлекая учительницу начальных классов), но и подружилась с её матерью Ефросиньей Мироновной.

В семье Люба росла балованным ребёнком (она появилась поздно у своих уже не молодых родителей). Слово Любы в семье было «законом».

Оценивая обстановку, я старалась воздействовать так на Любу, а также и на её семью, чтобы закрепить то положительное, что намечалось у девочки, и «подавить» пакостное, ненужное для формирования полноценного человека.

Так и росла девочка, которая впоследствии обессмертила своё имя».

Вместе с тем вырастала Люба доброй и заботливой к людям, отзывчивой и душевно щедрой.

• Ефросинья Мироновна вспоминала:

«Однажды мы купили Любе хорошие туфельки. Но из школы она возвратилась в рваных тапках.

На вопрос, где же туфли, Люба ответила:

— Я их отдала Нине. Она сирота, у неё никого нет, ей никто не купит ничего, а у меня ведь есть ещё другие, пусть старые».

Пройдёт время – и таким же образом она подарит несколько рубашек Григория Ильича: «У него есть ещё, а там совсем нет».

• Одна из близких подруг Любы Зина Лысенко рассказывала:

«Люба всегда жила для других. Я её спрашивала:

— Когда же для себя?

Она смеялась, говорила беззаботно:

— Я для себя ещё время найду».

* * *

Летом 1941 года она твёрдо заявила родителям о намерении поступать в Ростовский театральный техникум.

Вскоре оттуда пришёл запрос, предлагали высылать документы. С этой бумажкой Люба бросилась к матери и закружила её по двору, полная радости: мечта близилась к осуществлению.

И можно не сомневаться: из озорной девчонки-физкультурницы с Донбасса выросла бы несомненная звезда.

Но началась Великая Отечественная война…

Любе в это время не исполнилось ещё и 17-ти лет.

Для столь принципиальной и решительной девушки, какой выросла к 1941 году Люба Шевцова, с началом войны путь был ясен.

Первым делом Люба присоединилась к агитбригаде, которая ездила по шахтам, совхозам и колхозам, призывая народ на защиту Отечества, выступала на призывных пунктах. Свой артистический талант она посвятила защите Родины.

Самодеятельные артисты всюду были желанными гостями.

Затем Люба окончила краткосрочные курсы медицинских сестёр.

И работала в военном госпитале в Краснодоне.

Но чем ближе подходил фронт, тем больше Любе хотелось включиться в непосредственную борьбу с фашистами.

Несколько раз она подавала заявления в военкомат, требуя отправки на фронт. Но по возрасту была оставлена дома…

Люба научилась стрелять из пистолета и винтовки.

* * *

А тем временем фронт приближался.

И тогда Люба пошла на решительный шаг.

• Она подала заявление о приёме её для обучения в разведшколу НКВД:

«Начальнику НКВД от Шевцовой Любови Григорьевны, год рождения 1924.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу начальника Н.К.В.Д. принять меня в школу радистов, так как я желаю быть радистом, в нашей Советской стране служить честно и добросовестно. И по окончанию этой школы я обязуюсь выполнять все задания в тылу врага и на фронте. Гордо и смело выполнять боевые задания за Родину, за Сталина. Прошу не отказать в моей просьбе.

Шевцова

31/III-1942 г.»

Заявление 17-летней девушки было удовлетворено – Любу Швецову зачислили для обучения в Ворошиловградской разведшколе НКВД.

Она поступила туда вместе с Володей Загоруйко, Василием и Серёжей Левашовыми.

Школа НКВД располагалась в 18 километрах от Ворошиловграда – в бывшем доме отдыха «Лысая Гора» местного паровозостроительного завода.

Её слушатели – будущие радисты, диверсанты (для благозвучности их называли подрывниками), разведчики, командиры партизанских групп и отрядов.

Шевцова, конечно же, понимала, что война, тем более партизанская, это не эстрадный концерт с хулиганским шансоном. Здесь можно погибнуть, испытать нечеловеческие муки, получить увечья. Однако молодость отгоняла страшные мысли. Любовь к Родине и свободе призвали её, как и других девчонок и парнишек, в ряды защитников родной страны. Она и её товарищи по школе готовы были выполнять самые опасные задания.

Учиться девушке предстояло на ускоренных курсах. Потому как кадровый голод военных времён не позволял тратить больше, чем 93 дня, на подготовку очередного военного специалиста…

За это время семнадцатилетней девочке предстояло освоить законы конспирации, основы шифровального дела, работу с портативной радиостанцией, стрелковую подготовку (впрочем, девушка и до войны неплохо стреляла из винтовки в ОСОАВИАХИМовском тире).

В разведшколе НКВД курсантов обучали прыжкам с парашютом, баллистике, топографии, владению советским, немецким, румынским и итальянским оружием, умению выживать в лесу без пищи и воды, методам конспирации и приёмам самообороны, с ножом и без него.

Особое внимание уделялось работе с рацией: скорости приёма и передачи радиограмм в условиях, когда каждая минута в эфире на вес жизни.

• Леонид Николаевич Дубинин преподавал минно-взрывное дело:

«Я учил их пользоваться взрывчаткой, электродетонаторами и бикфордовым шнуром, а также самостоятельно изготовлять взрывчатые вещества из обычных аптечных препаратов, показывал, как лучше вывести из строя объект… Особенно дотошной оказалась девушка-блондинка по имени Люба. 11 июля подготовка группы завершилась, а 16-го Луганском овладели немцы… После освобождения Украины я снова оказался на Донбассе. В конце лета 1943-го мы узнали о героизме подпольщиков краснодонской группы «Молодая гвардия». Выяснилось, что активную роль в ней играла Люба Шевцова, та самая Люба, с которой мы познакомились на специальных курсах».

Люба успешно прошла трёхмесячные курсы подготовки.

Инструкторы, которые руководили её подготовкой, отмечали, что она обладала боевыми качествами. И, по их мнению, была лучше всех готова к подпольной работе.

• По окончании курсов Люба дала присягу:

«Я, Красный партизан ШЕВЦОВА ЛЮБОВЬ ГРИГОРЬЕВНА, даю партизанскую клятву перед своими боевыми товарищами Красными партизанами, нашей героической Красной Армией и всем советским народом, что буду смел, дисциплинирован, решителен и беспощаден к врагам.

Я клянусь, что никогда не выдам своего отряда, своих командиров, комиссаров и товарищей партизан, всегда буду хранить партизанскую тайну, если бы это даже стоило мне жизни.

Я клянусь всеми средствами помогать Красной Армии уничтожать бешеных гитлеровских псов, не щадя своей крови в своей жизни. Я буду до конца жизни верен своей Родине, партии, своему вождю и учителю товарищу Сталину.

Если я нарушу эту священную партизанскую клятву, то пусть меня постигнет суровая партизанская кара и презрение всего советского народа».

• И уже 9 июля начальник отделения 4-го Управления лейтенант госбезопасности Горюнов вынес решение о её дальнейшей судьбе:

«Шевцова Любовь Григорьевна, подпольная кличка Григорьева, окончила курсы радистов в спецшколе с оценкой «хорошо». Обладает всеми необходимыми качествами для работы в тылу, а именно: сообразительна, находчива, способна выйти из затруднительного положения. Может быть зачислена в группу Кузьмина (условное название группы — «Буря») для оставления в г. Ворошиловграде».

Летом 1942 года Любу оставили для поддержки связи с подпольщиками, которые действовали на территории оккупированного Ворошиловграда (сейчас – Луганск).

Девушка передавала в центральный штаб разведданные, которые удалось собрать подпольщикам.

Надо сказать, что у отряда «Буря», как и полагается разведывательно-диверсионной группе, был командир, была подготовленная ещё до войны база в Ворошиловограде (Луганске), была даже агентура из подпольщиков.

Но очень скоро Люба убедилась: стремительное наступление немцев подорвало моральный дух некоторых оставленных в немецком тылу агентов…

Например, хозяин явочной квартиры напрямую заявил, что не желает быть повешенным немцами. И однажды попросту не пустил девушку на порог. Человек оказался не готов к борьбе и решил «отсидеться».

Самой Любе не удалось установить связь с Центром — мощности передатчика для этого не хватало.

Командир несостоявшейся группы искать другие способы связаться с Центром не стал. И решил ждать, покуда потерявший своих разведчиков «Центр» сам не начнёт их искать и не пришлёт связника. А до поры, мол, следует затаиться, не предпринимая никаких действий, чтобы не «погореть» раньше времени. Для верности он спрятал рацию, а затем и вовсе избавился от неё – так что группа осталась без связи.

И приказал «пианистке» (именно так на сленге разведслужб называли разведчиков-радистов) Шевцовой покинуть Ворошиловград и прекратить любую активную деятельность.

В отличие от мужчин из разведгруппы, нервы и моральный дух у 17-летней девушки оказались крепкими. И вариант отсиживаться до прихода связников её явно не устраивал. Сначала она пыталась убедить командира хотя бы собирать сведения о немецких воинских частях. Мол, вот придёт связник — будет хоть, что передать на «Большую землю!». Но тот лишь подтвердил приказ не рисковать без проку…

Предприняв несколько попыток растормошить своего руководителя для начала активной работы и не преуспев, Люба решила действовать самостоятельно — на свой страх и риск.

Она переехала в Краснодон.

• Ефросинья Мироновна вспоминала:

«Примерно через неделю после того, как немцы заняли Краснодон, Люба пришла домой. Её вызвали в полицию.

— Ну что? — спросила я, когда она возвратилась.

— Отбрехалась,— ответила Люба.— Сказала, что училась, а потом работала в одном из военных госпиталей. Когда Красная Армия стала отступать, нас распустили по домам, вот я и явилась в Краснодон.

…Потом к нам часто стали приходить товарища Любы: Сережа Тюленин, Женя Мошков, Толя Попов, Ваня Туркенич, Ваня Земнухов, Виктор Третьякевич. Они играли, пели и танцевали, репетируя перед выступлениями в клубе, куда они устроились на работу, чтобы спастись от угона в Германию.

Иногда Любы по нескольку дней не было дома. Приезжая, она говорила, что была в Миллерово и других местах. Что она там делала, я не знаю. Но перед поездкой она всегда хорошо одевалась и брала с собой небольшой чемоданчик. Однажды она ездила со своей родственницей. При встрече с немцами Люба назвалась дочерью заводчика, а свою спутницу отрекомендовала прислугой. Эта женщина жива до сих пор и часто смеётся, вспоминая н6еобычное путешествие в офицерской машине.

Я не знала в то время, что Люба оставлена на подпольной работе, что у неё имеется спрятанная в Ворошилограде рация. Мне не приходило в голову, что она связная подпольной организации и разведчица, что её, как одну из наиболее активных комсомолок, избрали в штаб подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия». Я и сейчас удивляюсь, сколько потребовалось выдержку и силы воли моей весёлой и общительной дочери, чтобы не рассказать об этом своей матери. Если нужно — она умела молчать…»

* * *

В Краснодоне Люба вступила в подпольную организацию «Молодая гвардия» (в сентябре 1942 года).

А затем она стала членом штаба «Молодой гвардии».

Любовь Шевцова была одной из самых активных, бесстрашных подпольщиц, умной и ловкой разведчицей.

Она:

—   Распространяла листовки.

—   Занималась сбором медикаментов для партизан.

—   Начала ездить с выступлениями по всей области — её артистический талант нашёл своё применение. Это позволяло ей наблюдать жизнь оккупантов, фиксировать перемещения их боевой техники, а заодно — поддерживать контакты с подпольными группами и партизанскими отрядами.  То есть служила связующим звеном между «Молодой Гвардией» и партизанами.

—   Организовывала побеги военнопленных. И потом с помощью партизан помогала им перебраться через линию фронта.

Люба всегда знала, когда через Краснодон погонят очередную партию советских военнопленных. Всегда знала, кто в конвое — немцы или румыны. Румыны относились к пленным более гуманно.

Накануне прохода колонны военнопленных Люба обязательно обходила всех соседок — собирала еду. И раздавала её военнопленным.

• Мать Любы вспоминала:

«А раз смотрю, как кинется она в толпу пленных, румына с автоматом оттолкнула и кричит:

— Братец, миленький, наконец-то, отпустите его в свою семью!

Выходили мы того солдата, подлечили, ушёл он к своим. Обещал, что писать будет, если останется жив. Но, наверное, сложил где-то голову.

Другой раз поздно вечером двух бойцов наших привела, еле живые оба. Обмерла я: ведь немцы вокруг, полицаи на нас за отца косо смотрят, а тут и сосед по какому-то делу, как на грех, зашёл. Верить ему нельзя было. Ругаться стал: кого это вы у себя привечаете? Узнают, дескать, власти, не сдобровать и соседям. Любе б смолчать или придумать отговорку какую, только не в её это характере. Как она взорвётся:

— И язык у тебя поворачивается? Ты что, забыл, как с отцом в шахте работал, честным человеком прикидывался?

Еле я их разняла, а потом всю ночь ждала: не приведёт ли «соседушко» собак-полицейских. Слава богу, обошлось.

А как-то раз пригласила Люба домой румынских солдат, играла им на губной гармошке, танцевала. Потом вышла в другую комнату и быстренько отудила в банку вина из их запасов. «В погреб отнеси», — мне шепнула.  Когда ушли подвыпившие гости, Люба — бледная, уставшая, будто совсем другая — объяснила:

— За это вино можно из концлагеря человека спасти».

—   В ночь на 7 ноября вывешивала в городе красные флаги.

• Из романа А. Фадеева:

«Ночь была так черна, что, вплотную столкнувшись лицами, нельзя было видеть друг друга. Сырой, холодный ветер мчался по улицам, завихряясь на перекрёстках; он погромыхивал крышами, стонал по трубам, свистел в проводах, дудел в столбах. Нужно было знать город так, как они, чтобы по невылазной грязи, во тьме, выйти точно к проходной будке.

Проходная будка была сложена из камня, – это была не будка, а целая башня с зубцами наверху, как в замке, внизу была конторка и проход на территорию шахты. Направо и налево от башни шла высокая каменная стена.

Они были точно созданы для того, чтобы проделать это вдвоём, — широкоплечий Сергей Левашов и Любка со своими сильными ногами и лёгкая, как огонь. Сергей выставил колено и протянул Любке руки. Она, не видя их, сразу попала в них своими маленькими ручками и засмеялась. Она поставила ногу в ботике на колено к нему и в то же мгновение была уже у него на плечах и положила руки на каменную ограду…

Ветер так рвал её платье и жакет, что казалось – вот-вот сбросит её. Но теперь самое трудное было позади. Она вынула из-за пазухи свёрточек, нащупала шпагат, продетый сквозь оборку с узкого края и, не давая развернуться на ветру, прикрепила к флагштоку. И только она отпустила, ветер подхватил это с такой яростной силой, что у Любки забилось сердце от волнения».

—   Вместе с Сергеем Тюлениным и Виктором Лукьянченко участвовала в поджоге биржи труда, которую в народе окрестили «чёрной биржей».

Операция эта была проведена в ночь с 5 на 6 декабря – в День Конституции СССР.

• Из рассказа командира «Молодой гвардии» Ивана Туркенича:

«Штаб разработал подробный план поджога. Любовь Шевцова, Сергей Тюленин и Виктор Лукьянченко должны были произвести поджог здания в трёх различных местах… Ночь поджога выдалась тёмной и ветреной. Любовь Шевцова, Сергей Тюленин и Виктор Лукьянченко ещё засветло засели в густом кустарнике, к которому примыкала западная стена биржи. В этом кустарнике они дождались темноты, бесшумно подползли к зданию, осторожно выдавили стекло в одном из окон и проникли внутрь. Люба знала, что в коридоре находится часовой, и поэтому нужно было действовать осторожно. Дверь комнаты, в которую они попали, оказалась открытой, и Люба с Сергеем, оставив Виктора в этой комнате,  отправились в другую часть здания. Нескольких палочек артиллерийского пороха и пузырька бензина, захваченного Любой, оказалось достаточным, чтобы поджечь портьеру, матерчатый диван и стол, заваленный бумагами. Виктор поджёг стены машинного бюро. Сергей также не отставал от своих товарищей. Через несколько минут герои были уже за пределами здания.

Биржу, подожжённую в трёх местах, быстро охватило пламя. Над домами шахтёрского города оно поднялось в вихре искр, как знамя вечно боевой, свободной молодости, идущей на смертный бой за счастливую жизнь».

В результате поджога были уничтожены списки людей, предназначенных к угону в Германию, включая их трудовые карточки и адреса. Благодаря проведенной акции 2 тысячи юношей и девушек, на которых оккупантами уже были собраны все документы для их отправки на принудительные работы в Германию, избежали немецкой каторги.

Чтобы отвлечь внимание немцев от этой дерзкой диверсии, молодогвардейцы устроили в клубе имени Горького грандиозный концерт. Вот только звездой вечера должна была стать именно она, Люба Шевцова. Десятки немцев сползлись в клуб именно для того, чтобы увидеть её, послушать её чарующий голос. Если бы артистка Шевцова не появилась на сцене, это могло бы кончиться провалом и для неё, и для организаторов концерта. Вот и представьте себе, каково было Любе, после тяжёлой диверсии, после бега по морозу — а от биржи надо было уходить быстро, пока полицаи не спохватились, не подняли тревогу, не заметили диверсантов — быстро переодеться в бальное платье и выйти на сцену. И петь там, как ни в чём не бывало, побеждая свой срывающийся от бега голос. Если это представить — понимаешь, что в ночь на 6 декабря Люба Шевцова совершила почти невозможное.

—  По заданию штаба неоднократно ездила в оккупированный Ворошиловград, Каменск и другие населённые пункты Ростовской области, осуществляла связь с партизанами.

• Георгий Арутюнянц:

«Отважная, неутомимая разведчица».

• Иван Туркенич:

«Легко проходила там, куда был закрыт доступ остальным».

Навыки радистки пригодились Любе, когда в её дом подселили трёх немецких офицеров. При них была рация, с помощью которой они регулярно азбукой Морзе передавали какие-то донесения. Любу Шевцову, удачно разыгравшую перед ними роль наивной деревенской простушки, немцы не боялись – а она внимательно подслушивала их морзянку, а потом, по ночам, переводила – и передавала своим.

После уничтожения рации в Ворошиловградскую область на парашюте был заброшен представитель центра, довольно быстро сумевший установить контакт с Любой. Теперь все собранные девушкой разведданные шли через его руки.

Последний раз он появился на квартире Шевцовых в декабре 1942 года…

* * *

После ряда успешных акций молодогвардейцев немецкая контрразведка начала охоту на них.

Молодогвардейцы готовились также к вооружённому восстанию в Краснодоне, в ходе которого планировалось разгромить немецкий гарнизон и соединиться с наступающими частям Красной Армии.

Но этим планам уже не суждено было сбыться.

Когда в январе 1943 года начались аресты членов «Молодой Гвардии», когда руководство клуба имени Горького, служившего прикрытием молодёжному подполью, защищая ребят от угона в Германию, оказалось в застенках гестапо, Люба пыталась связаться с представителем Центра.

Надо было сообщить на «Большую Землю» о провале, попросить Красную Армию выручить подпольщиков. Люба прекрасно знала, что советские войска наступают. Теперь вопрос стоял только о том, кто успеет раньше – немцы расправиться с подпольщиками или Красная Армия – освободить Краснодон.

• Вот что вспоминала Ефросинья Мироновна:

«Когда были арестованы многие молодогвардейцы, я просила Любу скрыться. Но Люба не согласилась. Она сказала, что не может бросить в беде своих товарищей, быстренько собралась и уехала в Ворошиловград попросить помощи для организации, попавшей в беду…»

Как выяснилось впоследствии, радистку «Григорьеву» уже давно выслеживал абвер.

Любу выдал гестаповцам бывший соратник Шпак – как раз тот хозяин явки, который струсил и прогнал разведчицу.

Люба была арестована 8 января 1943 года.

Ей было в это время всего 18 лет…

Шевцову сначала перевезли в краснодонскую тюрьму.

Там местные полицаи (особенно старший следователь полиции Усачёв) и работники СД, приехавшие в Краснодон из областного центра для допроса советской радистки, принялись истязать Любу с особой изощрённостью.

Пытались выведать, где она прячет рацию, допытывались до шифров. И искали контакты с ещё не разоблачёнными подпольными группами в Ворошиловграде.

Как впоследствии давал показания арестованный органами госбезопасности Усачёв, Шевцова ни на одном из допросов ни в чём не призналась.

* * *

31 января Любу вместе с другими подпольщиками Семёном Остапенко, Дмитрием Огурцовым, Виктором Субботиным отправили в Ровеньки, где находилась окружная жандармерия.

Здесь её сначала допрашивал начальник полиции Орлов.

Но и его усилия оказались безуспешными.

• Позже, вспоминая Любу, он сказал такие слова:

«Огонь-девка, демон в юбке! Её шомполами секут — а она губы кусает от боли, да нас бранит, и такими чёрными словами, каких я и от солдат не слышал!»

• Из воспоминаний Поповой Марии, Заболоцкой Софьи и Пикаловой Анастасии о Любе Шевцовой:

«В Ровеньках мы сперва находились в здании гестапо, затем нас переведи в помещение полиции, хотя числились мы за гестапо. Здесь с нами была и Люба Шевцова, которая называла себя партизанкой.

Трудно забыть её лицо, светлые локоны. На ней был длинный черный жакет и тёмно-синее пальто. После ареста Люба находилась в Краснодонской тюрьме, а затем её перевели в Ровеньки.

Ночью мы легли спать на нарах. Постелили наши пальто и укрылись её теплом. Но спать не пришлось. Вскоре Любу вызвали на допрос.

Возвратившись, она жаловалась на работника полиции Орлова, который сильно её избил. Она сказала, что если мы остаёмся в Ровеньках, то от Орлова нам не будет пощады.

Вскоре её перевели от нас в другое помещение. Прощаясь с нами, Люба сказала: «Передайте всем, что я люблю жизнь. Впереди у советской молодёжи ещё не одна весна и не одна золотая осень. Будет ещё чистое мирное голубое небо и светлая лунная ночь, будет очень, очень хорошо на нашей дорогой и близкой всем нам Советской Родине!»

После этого ею занялись сам начальник жандармерии лейтенант Бернгардт Веннер и его заместитель Эрих Фромме.

Веннер был настоящим цепным псом нацистского рейха и отличался ярко выраженными садистскими наклонностями. Мучить и убивать женщин доставляло ему особое удовольствие. Под стать ему был и его помощник.

Если судьба других членов «Молодой гвардии» была предрешена, то Шевцову гитлеровцы рассчитывали использовать в своих целях. С помощью радистки они намерены были организовать так называемую «радиоигру», передавая советскому командованию дезинформацию. А также рассчитывая вскрыть и ту часть советского подполья, которую до этого обнаружить не удалось.

Сначала на Любу пытались воздействовать обещаниями благ. Но она не повелась на это.

Потом перешли к угрозам. Но здесь проявился жёсткий характер девушки – она попросту смеялась в глаза немцам и не сообщала никаких ценных сведений.

Не добившись своего ни посулами, ни угрозами, гитлеровцы перешли к пыткам. Они в последние дни жизни Любы стали особенно жестокими.

• Из воспоминаний Елены Афанасьевной Глебовой:

«Каждый вечер её вызывали на допрос, а через полтора-два часа, страшно избитую, вталкивали в камеру. Она часто падала прямо у порога».

Палачи подвергли Любу зверским истязаниям: вырезали на её спине звезду, избивали её плетьми из электрического провода.

Бедная девочка поседела на допросах у Фромме и Веннера! Поседела так же, как её товарищ Олег Кошевой…

Но враги так ничего и не добились. Самые жестокие муки не могли сломить её непоколебимую волю. Она никого не выдала, не сообщила гитлеровцам никакой информации. Всё, что палачи услышали от неё, это проклятия в свой адрес.

По воспоминаниям очевидцев, даже в холодных фашистских застенках Люба не падала духом, подбадривала и успокаивала других. А своей дерзостью и строптивостью приводила в растерянность своих мучителей и палачей.

• Из воспоминаний С. В. Каралкина:

«Звонким голосом Люба первая затянула донбасскую «Через рощи шумные и поля широкие». Ей подтянули другие.

И вдруг стук в дверь, а затем в камеру вываливается огромного роста фашист в длинной шубе. Не вытаскивая рук из карманов, фриц усмехается.

«Партизан», – сказал он на ломаном русском языке. И, увидев Любу, притворно изумился:

— Почему такой молодой девушка в тюрьме?

Люба посмотрела на белокурого бандита и зло выпалила:

— Молодая партизанка я, понимаешь, гад! – глаза Любы горели огнём ненависти. Во всей её фигуре было что-то властное, от чего немец шарахнулся к двери…»

Жандарма Шульца, который присутствовал при расстреле Шевцовой, позже схватили советские бойцы. Он рассказала, что на допросах Любу били и кидали в холодную камеру, а она назло врагам пела патриотичные песни и подбадривала сокамерников.

• Из воспоминаний Александра Александровича Лукаша:

«Сестра рассказывала в операционной, что в этом здании, где больница, пытали арестованных из Краснодона… О Любе Шевцовой она рассказывала: «Пела песни, когда вели, ругала немцев, дралась. Били её, она падала, поднималась и снова шла».

Люба осталась несломленной, сопротивляющейся врагам до последнего своего часа…

* * *

 Из Ровеньковской тюрьмы Люба сумела передать домой записку.

Передала она её через свою землячку Раису Лавренову, которой вскоре удалось бежать.

• В записке этой были такие слова:

«Здравствуйте, мамочка и Михайловна! Мамочка, Вам уже известно, где я нахожусь… Я не знаю, никогда я не думала, что мне придётся так трудно. Мамочка, прости меня за всё, что я тебя не слушала, прости, может быть, я тебя вижу в последний раз, а отца, наверное, не увижу.

Мама, передайте привет тёте Маше и всем, всем…

Не обижайся, с тем до свидания.

Твоя дочурка Любаша».

• Позже Раиса Ивановна рассказывала:

«Любе гитлеровцы велели собираться с вещами… Мы все поняли, что она больше не вернётся, её расстреляют… Она быстренько написала записку и оставила мне, надеясь, что, может быть, мне удастся передать её… На третий день после прихода в Краснодон я отнесла записку Ефросинье Мироновне… Очень тяжело перенесла она смерть любимой дочери… всё расспрашивала подробности последних дней жизни Любы…»

Уже точно зная, что будет расстреляна, Люба снова обратилась к самому дорогому человеку.

• На покрытой серой изморозью стене камеры, где в последние дни держали Любу Шевцову, она нацарапала:

«Мама, я тебя сейчас вспомнила.

Твоя дочурка Любаша.

Прошу простить меня. Взяли навеки.

Шевцова.

7. 02. 43 г.»

* * *

9 февраля 1943 года Люба Шевцова, вместе с ещё несколькими молодогвардейцами (Олег Кошевой, Семён Остапенко, Дмитрий Огурцов и Виктор Субботин), была расстреляна в Гремучем лесу на окраине города Ровеньки на Луганщине.

На казнь она шла с гордо поднятой головой.

Когда Любу вывели на расстрел в Гремучий лес, она запела одну из самых своих любимых песен: «На широких московских просторах…».

Когда каратели дали первый залп, казнённые стали падать. Но Люба стояла. Стояла с гордо поднятой головой, как может стоять только человек, непоколебимо уверенный в собственной правоте. Фромме метался как разъярённый зверь, накидываясь на собственных подручных – мужество Любы выводило его из себя. В конце концов, жандарму Коллендеру было приказано добить девушку. Раздался выстрел, и Люба упала. Ушла туда, где фашисты уже не могли её достать, унеся с собой тайны Ворошиловградского подполья…

Показания очевидцев о последних минутах Любови Шевцовой и четырёх её товарищей по «Молодой Гвардии» разнятся:

• В 1947 году эсэсовец Древитц, лично пытавший и расстреливавший молодогвардейцев, рассказал на допросе о последних минутах жизни Любы Шевцовой:

«Из числа расстрелянных во второй партии я хорошо запомнил Шевцову. Она обратила моё внимание своим внешним видом. У неё была красивая, стройная фигура, продолговатое лицо. Несмотря на свою молодость, держала она себя очень мужественно. Перед казнью я подвёл Шевцову к краю ямы для расстрела. Она не произнесла ни слова о пощаде и спокойно, с поднятой головой приняла смерть».

• Из показаний нацистского преступника Якоба Шульца — жандарма немецкой окружной жандармерии в городе Ровеньки, от 11-12 ноября 1947 года:

«Я подвёл Шевцову к краю ямы, отошёл на несколько шагов и выстрелил ей в затылок, однако спусковой механизм у моего карабина оказался неисправным и произошла осечка. Тогда в Шевцову выстрелил рядом стоявший со мной Холлендер. Во время казни Шевцова держала себя мужественно, на краю могилы стояла с высоко поднятой головой, тёмная шаль сползла на плечи и ветер трепал её волосы. Перед расстрелом она не проронила ни слова о пощаде…»

Так погибла Люба Шевцова.

А ей было всего лишь 18!

И жизнь ещё только по-настоящему начиналась. Всё ещё у неё могло быть впереди: и любовь, и сцена, и слава.

Но не случилось…

Равиль БАЙБУРИН