Среди этой прекрасной русской природы рождается, борется, творит смелый и мужественный русский человек, передавая лучшие качества от поколения к поколению и подчеркивая великий вклад в могущество России своего, советского поколения:

Потомкам пригодится. Не откинут

Свидетельство мое земле отцов

О том, что не было ранений в спину

У нас, прошедших бурей молодцов.

Мы, сыновья стремительной державы,

Искровянили многоверстный путь.

Мы – это фронт. И в трусости, пожалуй,

Нас явно невозможно упрекнуть!

Мы знали наше воинское дело,

И с твердостью, присущей нам одним,

Мы нагрузили сердце до предела

Великолепным мужеством своим.

 Родился Александр Прокофьев 2 декабря (19 ноября) 1900 года в крестьянской семье в деревне Кобона – это та самая Кобона, откуда в годы Великой Отечественной войны пролегала Дорога Жизни, по которой шли спасительные грузы в блокадный Ленинград, а обратно увозили тяжелобольных, старых, раненых людей на Большую землю. Отец, Андрей Прокофьевич Прокофьев, – после службы в армии в чине унтер-офицера – работал на лесопильном заводе, много читал, приучив к чтению и сына. Мать, Анна Степановна, вела домашнее хозяйство, хорошо пела, передав сыну музыкальные наклонности свои, что сказалось потом на его поэтической стилистике.

Кобона располагалась вблизи Ладожского озера, часто упоминаемого потом в стихах поэта; отсюда происходили многие строки и образы: «Я ходил по России босыми ногами, / Я полями ходил и цветными лугами. / Ключ-траву, люб-траву / Я видал наяву…»

Александр Андреевич вспоминал: «С самого раннего детства я помогал отцу и матери в хозяйстве – вязал мережи и сети, выезжал с отцом на рыбную ловлю, косил траву, пахал землю. Жили мы, благодаря трудовой хватке отца, лучше некоторых односельчан, но достатка не было. Землепашцы мы были слабые, рыбаки мелкие, ершовики».

С детских лет Александр Прокофьев непрерывно учился. Окончив начальную школу, он отправился в Петербург, где поступил в земскую учительскую школу (семинарию), находившуюся на Петровском проспекте, 2, так называемого «Городка Сан-Гали». Программа по русскому языку и литературе здесь была гораздо шире, нежели в других подобных учебных заведениях – неслучайно после Октябрьской революции школу преобразовали в Педагогический техникум имени К.Д. Ушинского. Предусматривала программа написание литературного сочинения, а также запись песен из родных учащемуся мест, что Прокофьев с удовольствием делал, исписав десятки страниц с ладожским фольклором. С той поры ладожские мотивы станут для него постоянной темой, неизгладимым воспоминанием, источником образов, метафор, исторических и философских обобщений.

Вот и когда я, собкор газеты «Известия» пришел к Александру Андреевичу в его квартиру на Кронверкской улице, 29, чтобы выбрать с ним стихи в нашу «Поэтическую рубрику», первое, предложенное им, было «Ладога, родная Ладога» – про войну:

Мы постучали в Ладогу,

В просторы льда,

И Ладога ответила

Нам тогда:

– Давай, давай – я выдержу

Борьбу с бедой,

– Давай, давай – я выдержу

Бой с ордой!

Строки публицистические у Прокофьева перемежаются с лирическими естественно и привычно, отражаясь и в его поступках. Когда фашисты напали на родную землю, поэт сразу же встает в ряды ее прямых защитников. Он ездит по частям Ленинградского и Волховского фронтов, пишет стихи и статьи для армейских газет, а то возвращается в осажденный Ленинград, о котором позднее – восставшем из руин, восстановленном заново – вдохновенно скажет: «Он, прошедший сквозь бури и штормы своей легендарной жизни, идет к новому расцвету. Он идет к нему, как воин-ветеран, закаленный в сражениях».

А в той подборке стихов, написанных в середине шестидесятых годов, он неизбывно вспоминает о своей малой родине: «Уж я-то знаю Ладогу / С тяжелою волной / И под обычной радугой, / И – реже – под двойной». Скрепя сердце вспомнит про могилу отца, воевавшего и в Первую мировую, и в Гражданскую, раненого, но выжившего, смерть же принявшего от пули бандита, когда стал работать в милиции. Приезжая в Кобону, Александр Андреевич неизменно приходил на отцовскую могилу, подолгу стоял перед обелиском с красной звездой, на котором написано: «Старший милиционер Шумской волости Андрей Прокофьевич Прокофьев. Герой Труда. 1873–1924».

Ладога, родная Ладога! Там пела песни мать, и не только над колыбелью сына, но и вместе с подругами, чем славилась привольная северная сторона. Там рождались первые, еще несовершенные стихи поэта, и многие поздние, лучшие, когда он приезжал к односельчанам уже лауреатом Сталинской премии, полученной в первый послевоенный год за поэму «Россия», которую закончил накануне Победы. И, казалось, сама Ладога помогала поэту быть оптимистом, слагая жизнерадостные, жизнеутверждающие строки: «– Давай, давай – я рядом / И я помочь могу, / И вместе с Ленинградом / ударю по врагу! / Ударила, ударила, / Стреляла за него, / И ей любовь подарена / народа моего. / И с ним победу празднуя, / Вольна и велика, / «Дорогой жизни» названа. / И это на века!»

Хотя трудным, потому что прямым, был жизненный путь Александра Прокофьева. В восемнадцать лет он вступил в большевистскую партию; с отцом-коммунистом участвовал в боях против войск генерала Юденича, подчеркнув потом: «Вижу, новый обычай / Утверждает родня. / Слышу Партия кличет / По фамильи меня».

В газете «Новоладожская коммуна» печатаются первые стихи – иногда с подписью «Новоладожец А. Прокофьев», «Новоладожский пролетарий А. Прокофьев». Окончив Учительский институт Красной Армии имени Н.Г. Толмачева (один из инициаторов создания военно-политических учебных заведений в Советской России, член партии с 1913 года, погиб в бою на двадцать шестом году жизни), Прокофьев был мобилизован 28 октября 1922 года в чекистские органы, за отважную службу награжден грамотой и серебряными часами, стал начальником отделения. Служил он в рядах чекистов вместе с женой Викторией Петровной до 1930 года, пока не был по рекомендации Ленинградского обкома ВКП(б) направлен на творческую работу, заметив: «Эх, жизнь, эх, жизнь, / Звонкая, каленая, / Шаровары синие, / Фуражечки зеленые».

В 1929 году вышел сборник «Разбег», где напечатаны стихи Александра Гитовича, Бориса Лихарева, Александра Прокофьева, Александра Чуркина с предисловием Ильи Садофьева, отмечавшего «простоту и образность написанного молодыми поэтами». А писали они о понятиях широкомасштабных, общеполитических – о Родине, о Революции, о Коммунизме. У Прокофьева там напечатаны «Незнакомка», «Яблочко», песни о Ладоге, сопоставляющие старую жизнь с новой, послереволюционной.

Для первого собственного сборника, вышедшего в 1931 году, характерно стихотворение «Моя республика». К ней, республике, поэт обращается со словами: «Ни разу не просил участья / К своей судьбе, тебя любя. / Опомниться не дай от счастья – / Жить и работать для тебя».

Он и с родной деревней прощается на ярко мажорной ноте: «До свиданья, домик надканавный, / Песельная прорубь, вышитый кисет. / Мамушка, Алена Николавна, / Старушенка славная, / Жалостливая и непосед. / Хороший домик мой. / Гармошка ялова, / Ах, ярославская сдала, / Но буду вкручивать, наяривать, / Не выходя из-за стола…»

Широко виделось ему и первое сердечное чувство к девушке: «И любовных дней не пересилив, / Я теперь печалюсь, / Но по ком? / По девчонке, выросшей в России, / От моей избы недалеко».

Сочетание лирики и политического пафоса присуще книге «Улица Красных Зорь». Книга вышла в том же, 1931 году, но в ней самобытный голос поэта звучит увереннее, тверже. Здесь опубликовано и стихотворение, посвященное Александру Петровичу Крайскому, поэту, одному из руководителей Пролеткульта, погибшему в блокаду:

Я песней, как ветром, наполню страну

О том, как товарищ пошел на войну.

Не северный ветер ударил в прибой,

В сухой подорожник, в траву зверобой, –

Прошел он и плакал другой стороной.

Когда мой товарищ прощался со мной…

Встречаясь с Александром Андреевичем неоднократно по журналистским делам, я замечал, как бережно, с каким вниманием относился он к друзьям и товарищам, не допуская неточного слова, поверхностного отзыва. Это хорошо видно и по сборнику его статей о литературе «Свет поэзии», составленному поэтом и литературоведом Владиславом Шошиным через пять лет после смерти Прокофьева (18 сентября 1971 года; похоронен в Ленинграде на Богословском кладбище).

И все же одинаково ровной дружбы не бывает. «Сколько бы не было Николаю Тихонову лет, у него старости нет и не будет», – сказал он про своего друга, выделив его особо. Сродни слова эти и строчкам Тихонова, что полюбились Прокофьеву: «Гвозди б делать из этих людей, / Крепче б не было в мире гвоздей». Над этими строчками нет-нет да и посмеиваются сейчас либералы за их «большевистскую бесчеловечность», хотя относятся они к офицерам дореволюционного времени.

Неутомимую творческую и общественную работу Александр Андреевич считает примером для всех, кто вступает в литературу. «Первое и основное, что должно быть у каждого автора, – говорил он, выступая перед молодыми литераторами, – это хорошая биография. А если ее еще нет, если ты молод, – cделай ее. Иди в жизнь, к людям».

Звание Героя Социалистического Труда подходит к Александру Андреевичу Прокофьеву как нельзя лучше. И по идейной позиции («На том стоим», – не раз повторял он), и по трудовым навыкам, и по личной смелости, русской находчивости. Попасть в Гражданскую войну в плен к белым и бежать вряд ли удалось бы, не обладай он сызмальства деревенской хваткой, выносливостью, быстрым и острым умом. Простонародные слова и традиции свойственны его поэзии искони, без какой-либо придуманности и, тем более, стилизации. Песенная, частушечная стихия с незамутненной естественностью воздействует на весь образный строй его произведений, когда пейзаж и мысль неразделимы.

Поэтому в заголовки он выносит слова «песня», «песнь», а то и «сказ», что стало новаторским преображением привычных жанровых определений. «Со мною сказы золотые, / Они промчались за леса, / Через заказники густые, / Что подпирали небеса…»

Или: «Разве умер день мой, / День мой дальний? / Раною дымится ножевой? / Или продан? За какие деньги? / Не убит, не продан, / Он живой! / Он живой по щучьему веленью. / К нам оно по радуге пришло. / Он живой по моему прошенью – / Нашей сказки нам не знать грешно!»

Или: «Скажу: тальянке дедкой / Приходится баян; / У нас в запевках – девки, / А гармонистом я. / Ой, солнышко от озера, / Лучистое – не жмурь. / Я гоголем, я козырем на голоса нажму».

Когда в ЦК ВКП(б) готовилось постановление «О журналах «Звезда» и «Ленинград», впоследствии отмененное ЦК КПСС, но тогда, после антисоветски поджигательской речи У. Черчилля 5 марта 1946 года в Фултоне, считавшееся политически крайне необходимым, Прокофьев, будучи руководителем ленинградских писателей, старался защитить и М. Зощенко, и А. Ахматову, и других, как мог; стремился сохранить для города оба издания. Об этом свидетельствует стенограмма совещания 9 августа 1946 года Оргбюро ЦК, на котором присутствовали И.В. Сталин и 25 партийных руководителей, в том числе Н.А. Булганин, А.А. Жданов, А.А. Кузнецов, Г.М. Маленков, Л.З. Мехлис, а от писателей – Всеволод Вишневский, Петр Капица, Борис Лихарев, Александр Прокофьев, Виссарион Саянов, Николай Тихонов, Александр Фадеев.

Так вот, выслушав критику по своему адресу, Александр Андреевич говорил: «Прокофьев: Очевидно, у нас не хватило и вкуса. Сталин: И произведений, видимо, не хватило, чтобы помещать, вот вы и валили все в одну кучу. Прокофьев: Журнал у нас не мусорная куча, мы хотели, чтобы наш журнал был достоин нашего города, но, очевидно, не получилось это-то. Сталин: Материала, видимо, не хватает, и поэтому, видимо, в «Звезде» иногда появлялись замечательные вещи, прямо бриллианты, а наряду с бриллиантами – навоз. Прокофьев: На вашу реплику отвечаю, половина или 3/4 вины с нас складывается (смех), потому что все-таки наша работа не прошла впустую, мы давали и хорошие вещи. Сталин: Безусловно».

Слитность своей судьбы с судьбой своего народа – вот жизненный и творческий принцип Александра Андреевича Прокофьева, которому он следовал всегда и неукоснительно. Он беззаветно любил и воспевал Советскую Россию и город Ленинград. Он не боялся ни в атаку ходить со штыком наперевес, ни отстаивать свое мнение перед вождями, ни давать отпор тем, кто именовал Россию «этой страной». Как призыв к единению коммунистов и патриотов громко звучит и сегодня, в год 80-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне, когда реакционные силы пытаются развязать новую войну, его стихотворение «За Ленинград», напечатанное в «Ленинградской правде» 21 января 1944 года, в канун полного освобождения города от фашистской блокады Красной Армией:

Идем мы великим и грозным походом

Во имя отчизны, за счастье народа.

Во имя решительной нашей расплаты.

Ломая преграды, идем мы, солдаты.                           

Идем на врагов и сражаемся с ними

За город, что носит великое имя.

Сметаем с земли ненавистные орды

За город, где знамя победно и гордо

Летит, устремленное к солнцу и свету,

За город, в легендах и песнях воспетый.

За тот, где взлетели Октябрьские зори,

За город на Балтике, вставший в дозоре,

За тот, что по-ленински ясен и светел,

За тот, что по-ленински ордам ответил.

Идем мы, солдаты, и всюду над нами

Нас всех осеняет победное знамя.

Будем же верны революционным заветам борцов за Советскую власть.

Будем бороться за идеалы социализма, за справедливость.

Будем твердо идти по пути наших великих предков.

                                                                                                                  Эдуард ШЕВЕЛЁВ

Петербург – Ленинград