Так, президент Б.Н. Ельцин, выступая на прошедшем 29 апреля 1993 года расширенном заседании правительства, поставил задачу проведения чистки государственного аппарата. В целом, ряды управленческих структур было, от кого зачищать – особенно от казнокрадов, от коррупционеров, покрывавших грабящих в процессе «реформ» богатства страны новоявленных олигархов. Однако глава государства призвал сосредоточить усилия вовсе не на борьбе с расхитителями национального достояния, не с мошенниками и не с взяточниками. В качестве главного противника он обозначил всех, кто подвергал сомнению действия адептов и исполнителей радикальных «рыночных реформ»: «У президента и правительства нет времени и сил вести борьбу с противниками реформ среди работников аппарата. Однако избавляться от тех, с кем нам не по пути, необходимо», — заявил Борис Николаевич.

Мы напомним, что на протяжении всего постсоветского периода в «противники реформ», в «антирыночники» записывали даже сторонников капитализма, выступавших за государственное регулирование экономики. Так, соответствующие ярлыки сторонники Е.Т. Гайдара и А.Б. Чубайса (равно как они сами) приклеивали в 1990-ые годы мэру столицы Ю.М. Лужкову. А в 1992 – 1993 гг. «демократическая» общественность в «консерваторы» записывала деятелей, подобных председателю Центробанка В.В. Геращенко. Впрочем, для ультралибералов не имело значения, поддерживают ли приверженцы идеи активного участия государства в экономическом развитии президента либо принадлежат к оппозиции. Сам факт оппонирования сторонникам «вашингтонского консенсуса» для данной когорты уже рассматривался в качестве нечто криминального.

Дело не ограничилось разговорами и угрожающими заявлениями. Так, 26 апреля 1993 года Б.Н. Ельцин освободил  А.В. Руцкого от обязанностей курирования вопросов развития аграрно-промышленного комплекса. Три дня спустя с вице-президента было снято руководство Межведомственной комиссии по борьбе с коррупцией и с организованной преступностью. В свою очередь, 10 мая 1993 года был отправлен в отставку секретарь Совета безопасности Ю.В. Скоков, а 11 мая – вице-премьер Г.С. Хижа. Все это свидетельствовало о намерении Кремля и правительства продолжать насаждать вариант безудержного либерализма, невзирая на обещания смены курса, с которыми высокопоставленные руководители исполнительной власти многократно выступали в канун апрельского референдума. И, стремясь придать второе дыхание исчерпавшей себя политике, ельцинская команда фактически предприняла попытку запрета уличных выступлений оппозиции.

Произвольный запрет массовых политических мероприятий

28 апреля 1993 года президент Российской Федерации издал распоряжение о прекращении проведения шествия, демонстраций, пикетов на Красной, на Старой и на Новой площадях Москвы, в ряде других мест в центре столицы. В документе подчёркивалось, что ограничения будут действовать до принятия закона о статусе российской столицы, в котором должны быть чётко определены границы участков вокруг зданий, занимаемых высшими органами власти, на территории которых не допускается проведение массовых мероприятий. Это откровенно волюнтаристский шаг, равносильный фактическому затыканию рта несогласным, практическому запрету митингов. Если уличные мероприятия не будут проводится у резиденций органов государственной власти, если их дозволят в лучшем случае проводить на окраинах города (а подчас дело доходило до их прямого запрета), то о какой свободе собрания, о каком функционировании механизма обратной связи власти и общества после этого может идти речь? Помимо всего прочего, такой шаг означал, что правящие «демократические» силы более не желали прислушиваться к народу, к оппозиции и намерены были творить со страной все, что им заблагорассудится.

Правда, ряд т.н. «демократических» публицистов связывает издание ельцинского указа о запрете уличных выступлений в центре Москвы со стремлением президента отстоять результаты апрельского референдума, на котором народ якобы одобрил деятельность Б.Н. Ельцина и проводимый им курс. Например, О.П. Мороз пишет, что глава государства пошёл на радикальный шаг, предвидя намерения оппозиции провести 1 и 9 мая масштабные мероприятия с цель демонстрации, что результаты плебисцита якобы для неё не указ и она, оказывается, не желала мириться с волеизъявлением соотечественников. То есть, сторонники ельцинско-гайдаровской линии практически признают политическую мотивированность президентского указа от 28 апреля 1993 года. Хотя более циничных аргументов в защиту произвола строителей «демократуры» трудно вообразить.

Во-первых, подлинные результаты апрельского референдума в корне отличались от того, как их интерпретировали ельцинские «демократы». По крайней мере, россияне не изъявили желания поддержать роспуск парламента – не хватило требуемого количества голосов. Кроме того, именно установление политического контроля Кремля над телевидением, использование его в качестве инструмента обработки общественного сознания, вкупе с обещаниями взять на вооружение основы новой социально-экономической политики, конечно же, ввело большую часть россиян в заблуждение. Вполне понятно, что многие из тех, кто голосовал за одобрение деятельности президента и его социально-экономического курса, руководствовались декларациями Бориса Ельцина о переходе к социально-ориентированной рыночной экономики, его «апрельскими указами» — но не стремлением поддержать «шоковую терапию», радикальную приватизацию, прозападную внешнюю политику. Ведь не могло за две-три недели измениться сознание соотечественников, которые, по данным социологических опросов, в начале апреля 1993 года демонстрировали недоверие гайдаровско-бурбулисовским либералам, не горели желанием поддерживать Б.Н. Ельцина в случае его очередного участия в выборах президента.

Во-вторых, если гипотетически предположить, что большинство жителей нашей страны всей душой была за ельцинский курс, это вовсе не означало, что оппозиция, даже находясь в меньшинстве, не имела права выражать собственного отношения к происходящему, в том числе посредством проведения митингов и демонстраций. Если следовать логике ультралибералов, то получается, что после подведения итогов референдумов надо было вообще изъять из Конституции положения о свободе собраний, о свободе слова, о политическом плюрализме и т.д. Но ничего подобного не было сделано. В частности, в Основном законе сохранилось положение о праве граждан России мирного проведения и без оружия шествий, пикетов, митингов и демонстраций. Более того, в начале 1990-х годов проведение публичных политических мероприятий носило не заявительный, а уведомительный характер. Достаточно было подать заявку, после чего можно было проводить акции. Однако Б.Н. Ельцин всё же вознамерился «употребить власть», де-факто запретив проведение митингов (как же можно оценить стремление пресечь уличные акции вблизи административных зданий?). На лицо стопроцентный волюнтаризм и, называя вещи своими именами, превышение полномочий, нарушение положения Конституции о свободе собраний.

Следовательно, юридическая и политическая правота была отнюдь не на стороне ельцинского режима. В этой связи коалиция коммунистов и патриотов в лице Фронта национального спасения (ФНС) распространила заявление, в котором указ президента от 28 апреля расценивался как «грубое нарушение конституционного права граждан и политическая провокация, имеющая цель сорвать празднование дня Международной солидарности трудящихся 1 мая». ФНС предупредил, что манифестация состоится в соответствии с поданным уведомлением. Сбор сторонников коммунистической и патриотической оппозиции на Октябрьской площади, откуда демонстранты должны были направиться к месту проведения митинга – к Красной площади. Следует отметить, что годом ранее (1 мая 1992 года) левопатриотические силы провели акцию по такому формату, пройдя по обозначенному маршруту и помитинговав на главной площади нашей страны.

Любому непредвзятому человеку было очевидно, что ельцинское распоряжение о запрете проведения акций в центре Москвы было направлено исключительно против оппозиции. Казалось бы, если запретили проводить митинги, то логичным было бы отказ любой общественной и политической организации в организации уличных мероприятий. Однако лояльной президенту Федерации независимых профсоюзов России (ФНПР), фактически исповедовавшему принцип «царь хороший, а бояре плохие», разрешили 1 мая провести акцию на Манежной площади, но в отношении оппозиционных сил применили силу. Ничего не напоминает из сегодняшних дней?

Пресс-служба МГК КПРФ